Рец де, кардинал. Мемуары

Фрондеры встретили мое предложение рукоплесканиями. Партия принцев увидела в нем единственный способ к спасению Их Высочеств, и после жарких прений оно принято было, сколько мне помнится, единогласно. По крайней мере, я поручусь, что не набралось и троих, кто высказался против него. Долго еще потом искали приведенную мной цитату, которая по-латыни звучит несравненно изящнее и даже выразительнее, нежели по-французски. Первый президент, которого ничем нельзя было устрашить, объявил о необходимости изгнать Кардинала, дабы исполнить [324]

постановление во всей его силе; он говорил с такой горячностью, как если бы мысль эта пришла в голову ему первому, однако, со всем тем, так ловко и искусно, что даже использовал этот предлог, чтобы уговорить Месьё согласиться на свидание, о котором Королева просила его через Бриенна. Месьё отказался от встречи, ссылаясь на то, что она может грозить ему опасностью, но Первый президент упорствовал и даже прослезился, а увидев, что Месьё уже колеблется, послал за магистратами от короны. Генеральный адвокат Талон произнес речь, какую должно причислить к прекраснейшим в этом роде. Я никогда не читывал и не слыхивал ничего более красноречивого: он сопроводил свои слова всем, что могло придать им силу. Он взывал к тени Генриха IV; преклонив колено, вверял Францию покровительству Людовика Святого. Вы полагаете, быть может, что посмеялись бы при этом зрелище, — нет, вы были бы тронуты им, как тронуты были все собравшиеся, и я заметил даже, что шум на скамьях Апелляционных палат стихает. Первый президент, заметивший это одновременно со мной, решил воспользоваться благоприятной минутой и предложил Месьё спросить по сему вопросу мнения членов корпорации. Мне помнится, Барийон описывал вам однажды эту сцену. Видя, что Месьё колеблется и уже заговорил о том, что поступит так, как ему посоветует высокое собрание, я попросил слова и сказал, что Месьё спрашивает совета не о том, должно ли ему отправиться в Пале-Рояль, ибо он уже более двадцати раз изъяснил свое на сей счет решение; он хочет услышать мнение высокого собрания лишь о том, в какой форме ему подобает отказать Королеве. Месьё понял меня с полуслова; он увидел, что зашел слишком далеко, он одобрил мое объяснение, и де Бриенн отослан был к Королеве с таким ответом: Месьё, мол, готов явиться к Королеве засвидетельствовать ей почтительную свою преданность, как только принцам будет дарована свобода, а кардинал Мазарини удален от особы Короля и изгнан из его Совета. Мы и в самом деле опасались, что, если Месьё отправится в Пале-Рояль, Королева и Кардинал могут решиться на какой-либо отчаянный шаг; впрочем, если бы нас удерживало одно лишь это соображение, мы могли бы взять меры к безопасности герцога Орлеанского. Гораздо более опасались мы его слабодушия и тем скорее имели к тому причины, что заметили: Кардинал откладывает освобождение принцев и старается протянуть время единственно потому, что не теряет надежды: а вдруг Королеве вновь удастся склонить Месьё на свою сторону. С этой целью Мазарини и отправил в Гавр-де-Грас маршала де Грамона и де Лионна, якобы для того, чтобы получить от принцев гарантии — непременное условие их освобождения. Узнав об этом, Месьё поверил, что дело и впрямь зашло уже далеко, и согласился послать с ними своего секретаря Гула. Он уговорился об этом 1 февраля с маршалом де Грамоном; 2 числа утром, когда я растолковал ему, что вследствие его действий Парламент поверит, будто Кардинал искренне намерен освободить принцев, он уже в этом раскаялся. Дальнейшие события показали, что я был прав, ибо маршалу де Грамону, который во всеуслышание объявил во

[325]

дворе Люксембургского дворца, что принцы получат свободу и без фрондеров, и в тот же день отправился в Гавр, пришлось удовольствоваться единственно посещением принцев. При отъезде ему не дали никаких инструкций 322, но обещали выслать их вслед. Однако, видя, что Месьё ускользнул из ловушки, решение переменили, и бедному маршалу, у которого были намерения наилучшие, пришлось сыграть самую жалкую роль, когда-либо выпадавшую человеку его звания. Вы вскоре убедитесь, что все, что Кардинал с некоторых пор делал или, лучше сказать, прикидывался, будто делает для освобождения принцев, имело целью лишить их поддержки Месьё, убедив Месьё, что он должен действовать заодно с Королевой. Я уже говорил вам, что замечательная эта сцена, когда решено было сделать представления об отставке Кардинала, а де Бриенн был отправлен ни с чем, разыгралась 4 февраля. Она была не единственной. Старик Ла Вьёвиль, маркиз де Сурди, граф де Фиеск, Бетюн и Монтрезор забрали себе в голову созвать ассамблею дворянства 323 для восстановления его привилегий. В разговоре с Месьё я объявил себя решительным противником этой затеи, ибо, по моему мнению, для заговора нет большей опасности, нежели примешивать к нему без надобности то, что на него смахивает. Я испытал это не однажды, а в нынешних обстоятельствах тем более все должно было удержать зачинщиков от этого шага. На нашей стороне был Месьё, Парламент, муниципальный совет. Соединение это составляло как бы основу государства; всякое незаконное собрание могло только испортить дело. Пришлось, однако, уступить их настояниям, — впрочем, я покорился не столько им, сколько прихоти д'Аннери, перед которым, как вы знаете, я был в долгу. Он был секретарем этой ассамблеи и, главное, рьяным ее приверженцем. Ассамблея, собравшаяся в тот же день в Отеле Ла Вьёвиль, нагнала такого страха на Пале-Рояль, что в карауле у дворца выставлены были для охраны шесть гвардейских рот. Задетый этим Месьё, как правитель королевства, послал объявить командующему французской пехотой д'Эпернону и командующему швейцарской гвардией Шомберу, что они обязаны повиноваться только его приказаниям. Оба отвечали ему почтительно, но как люди, преданные Королеве.