Рецензии на произведения Марины Цветаевой

Господь сойдет на землю,Мы скажем — тебя не нужно.…Нам белизна непонятна,Ангелов мы забыли,Наша одежда — в пятнахКрови, грязи и пыли.Мы шли по разным дорогам,В тебе не признав господина…

Что такое? Бунт? Отрицание Бога? Ничего подобного!

И в сердце избрали богомТобой осужденного сына.[201]

Не умер Данила — болячка задавила. Впрочем, есть и еще разница между Цветаевой и Волчанецкой в их отношении к церкви. Первая хочет представить себя отчаянной грешницей, вторая прикидывается святой.

Мы сегодня гостей встречали,Белой скатертью стол накрыли,И лазоревый челн причалилНа больших лебединых крыльях;В нем сидели мать и ребенок,В поблекших парчовых платьях,

Как будто с старинных иконок,А с каких — не могла узнать я.Я придвинула стул плетеныйИ сказала…«Мне у лебедя хватит места, —Упроси, Пречистая, Сына, —Я хочу быть его невестой,Как святая Екатерина» <…>

К. Мочульский

Русские поэтессы

Марина Цветаева и Анна Ахматова^{55}

Наверное в далеком будущем и для нашей эпохи отыщется изящный синтез. Притупятся противоречия, затушуются контрасты, пестрота сведется к единству, и из разноголосицы получится «согласный хор». Будущий ученый, очарованный гармонией, блестяще покажет «единый стиль» нашего времени. Но как жалко нашей нестройности, нашего живого разнообразия, даже нашей нелепости. И никакая «идея» не примирит нас с превращением в маски тех лиц, которые мы знали и любили.

Сложность и противоречивость — черты нашей эпохи — будем хранить их бережно. Нам ценно сейчас не общее, соединяющее наших поэтов в группы и школы, не элементы сходства — всегда внешние и бессодержательные. Частное, личное, ни на что не сводимое — разъединяющее, — вот что интересует нас.

Марина Цветаева — одна из самых способных фигур в современной поэзии. Можно не любить ее слишком громкого голоса, но его нельзя не слышать. Ее манеры, порой слишком развязны, ее выражения вульгарны, суетливость ее нередко утомительна, но другой она быть не хочет, да и незачем. Все это у нее — подлинное: и яркий румянец, и горячий, непокладистый нрав, и московский распев, и озорной смех.

А рядом — другой образ — другая женщина — поэт — Анна Ахматова. И обе они — столь непостижимо различные — современницы.

Пафос Цветаевой — Москва, золотые купола, колокольный звон, старина затейливая, резные коньки, переулки путанные, пышность, пестрота, нагроможденность, быт, и сказка, и песня вольная, и удаль, и богомольность, и Византия, и Золотая Орда.

У меня в Москве — купола горят,У меня в Москве — колокола звенят,

И гробницы в ряд у меня стоят, —В них царицы спят и цари.

Вот склад народной песни с обычными для нее повторениями и параллелизмом. Напев с «раскачиванием» — задор молодецкий.

Ахматова — петербуржанка; ее любовь к родному городу просветлена воздушной скорбью. И влагает она ее в холодные, классические строки:

Но ни на что не променяю пышныйГранитный город славы и беды.[202]

Цветаева всегда в движении; в ее ритмах — учащенное дыхание от быстрого бега. Она как будто рассказывает о чем-то второпях, запыхавшись и размахивая руками. Кончит — и умчится дальше. Она — непоседа. Ахматова говорит медленно, очень тихим голосом: полулежит неподвижна; зябкие руки прячет под свою «ложноклассическую» (по выражению Мандельштама) шаль.[203] Только в едва заметной интонации проскальзывает сдержанное чувство. Она — аристократична в своих усталых позах. Цветаева — вихрь, Ахматова — тишина. Лица первой не разглядишь — так оно подвижно, так разнообразна его мимика. У второй чистая линия застывшего профиля. Цветаева вся в действии — Ахматова в созерцании. Одна едва улыбается там, где другая грохочет смехом.

Лирика Ахматовой насквозь элегична — страдальческая любовь, «душная тоска», муки нелюбимой или разлюбленной, томление невесты по мертвому жениху; сон ее — четыре стены постылой комнаты; мучительный недуг, приковывающий к постели. За окном метель — и она одна в надвигающихся сумерках. Поэзия Цветаевой пышет здоровьем, налита молодой кровью, солнечна, чувственна.

В ней исступление, ликование, хмель.