Прочее было понятно и так. Это и станет началом того самого плана, согласно которому царица-мать должна стать знаменем взбунтовавшихся войск, и с которым лжеотрок была совершенно не согласна.
– Хорошо, я скажу. – Маша поднялась со стула, но так и не подняла взгляд. – Мария Федоровна останется в Киеве. Простите, мне пора… – лжеотрок пошла к двери, опустив очи долу. Но, поравнявшись с пилотессой, внезапно остановилась, приподняла голову.
И Даша отступила, увидев перед собой два страшных зрачка – казалось, что зелень Машиных глаз присыпана снегом и скована льдом.
– Спасибо тебе, – сказала лжеотрок.
– За что?..
– За то, что ты такая, как прежде. Опаздываешь. Кричишь… Ты дала мне время увидеть. Мой поступок ничего не изменит. Революция все равно будет. – Снежная белизна угасала, обретала цвет – страшные, ледянисто-пустые глаза Отрока Пустынского оттаивали, словно замерзшие окна весной. – Будь с ним, пока можешь. Не повторяй мой путь, пока можешь.
– Ты… о нем? – внутри Чуб головокружительно екнуло. – Но он просто друг…
– Возьми, – Маша быстро вложила в руку Даши большой длинный ключ. – На Фундуклеевской книга. Прочти.
Лжеотрок тенью скользнула за дверь.
Озноб помчался по Дашиной коже, еще не поспев осознать смысл Машиных слов, пилотесса всем телом ощутила порожденные ими перемены.
Это все меняло! Все. Нужно было лишь разобраться, что именно… Но сделать это Чуб не успела.
– Что ж, собранье закончено, – довольно объявила Акнир. – «Илья» готов к полету. Поэтка, сколько тебе нужно времени, чтобы собраться? 1 августа мы должны быть там.
– Часа два, так чтоб накраситься… То есть как 1 августа? – дошло до Даши. – А ничего, что сейчас… Что у нас сейчас декабрь или март? Я не могу ждать полгода. Я должна идти на войну. А нельзя их украсть побыстрее?
Акнир с укором посмотрела на Чуб.
– Куда уж быстрее? – ведьма щелкнула пальцами. – Июль, плиз!