Ревизор Империи

— Ну, за любой машиной нужен уход… ремонт… — растерянно протянул Виктор.

— Это продумано. Надо выписать рабочих из Туниса — их понадобится совсем немного. Их выдрессируют, научат выполнять разные простые действия, будут хорошо содержать и предоставят разнообразные удовольствия. Выросшие в дикости, они буду вечно благодарны…

Тут Вырошников внезапно закашлялся, поперхнувшись слюной; пользуясь случаем, Виктор пробормотал "Извините", встал и направился по Церковной в сторону дома.

"Это что ж выходит‑то? Это что, значит, все эти гулаги — голодоморы — репрессии, все эти подвалы ЧК, все это, что же, спасло Россию от еще большего ужаса — социального расизма? Бред какой‑то. Чего делать‑то, что в этой реальности менять? Выследить, где этот урод живет, купить завтра браунинг и грохнуть? Чушь, чушь, чушь! Все равно додумаются. Я уже где‑то слышал… Да все там же. У писателя Лавренева в "Рассказе о простой вещи". Только там это белый офицер развивал, офигевший от злобы на мужичье. Цвет нации, японский городовой."

Он почувствовал, что ему становится жарко, и обтер ладонью выступивший пот.

"Ну да, вот что всех нас ждало от Гитлера, без вариантов. Ненависть разорившегося мелкого лавочника, помноженная на всеобщую иллюзию, что машины могут делать все. Так оно и возникло. У немцев это пошло после Версаля… а здесь, может, и раньше, куча озлобленных после революции. Просто еще инерция действует, война начнется раньше, чем ошизденеет вся нация… Да никуда мы не ушли от этого. Тут — золотой миллион, у нас — золотой миллиард. Остальных на удобрения. Наивняк. Мир тут спасать думал. Это не тут, это у нас спасать надо."

Он успокоился только у аптеки. Надо было сходить пообедать в призаводской трактир, взять ли на ужин какой‑нибудь закуски в лавке, а потом узнать на станции, когда утренний поезд на Бежицу. А пока — да, зайти вот в этот теремок и собрать себе что‑то вроде походной аптечки.

5. Выбор оружия. Просто выбор оружия

— Прошу вас, проходьте!

Секунду назад, под звон колокольчика, Виктор переступил порог "Магазина охотничьих, спортивных и оружейных товаров Зимина". Еще полчаса назад его качало в местном чуде техники — автономном бензиноэлектрическом моторном вагоне Русского электрического общества Вестингауз. Вагончик был похож на трамвай, поделенный на две неравные части. В отдельном купе на четырех диванах с подлокотниками располагались представители среднего слоя; прочий же народ ехал на скамьях и стоя, в салоне длиной с "пазик", наслаждаясь тракторным тарахтеньем двигателя. Виктор решил не жмотничать и взял во второй класс.

Неприятным моментом оказалось то, что ветки до города здесь еще не было. Конечной станцией был Брянск — Орловский, от которого надо было либо топать пару километров пешком, либо брать за полтинник извозчика, либо воспользоваться еще одним местным чудом. Чудо напоминало аквариум, и носило на радиаторе надпись "Ford", а на ярко- красном борту — "Омнибус Ветрова". Приобщиться к прогрессу обошлось Виктору в пятнадцать копеек, и оно того стоило.

Теперь, когда Виктора не отделяли от окружающей природы шторки "Опеля", он увидел, что длинная стрела дороги на Володарку здесь оказалась выгнутой, словно натянутый лук. Выезд от старого, закопченого паровозным дымом здания вокзала оказался в районе нынешнего кафе; черный бревенчатый мост соединял берега в районе будущей Моршколы и дальше дорога поворачивала, нацелившись прямо на дымящие трубы Арсенала. Дойдя до места нынешней трассы, шоссе поворачивало направо, взяв курс на извивы Верхней Лубянки по высокому зеленому правобережью, у нынешней газозаправки вновь отклонялось направо, чтобы обогнуть старицу, и, наконец, вливалось в Новую Слободу за квартал от нынешнего памятника Артиллеристам, нацелившись прямо на шпиль Тихвинской церкви, что виднелся на горе за двумя важными, роскошными, как пожилые купцы первой гильдии, домами.

"А вроде же при фачистах мост не там был", подумал Виктор. "Или мне в суматохе померещилось?"

Тем временем, автобус повернул к Зарецкой слободе, и вскоре за окнами замелькали зажиточные купеческие домики; часть из них Виктор помнил в детстве, некоторые дожили даже до наших времен, изменившись, уйдя в землю, и потеряв свое первоначальное вишнево — красное обличье. За домиками, совсем рядом, блестела под весенним солнцем широкая и полноводная Десна, и Виктору на миг показалось, что он едет в каком‑то сне, где все так неестественно и правильно — и низкое урчание мотора, и яркая зелень деревьев, среди которых на крутом берегу прятались новенькие крашеные дома, и этот блеск реки, которого он никогда не замечал, глядя в другой эпохе из окна троллейбуса, как и церквушку, белевшую на фоне деревенских изб на другом берегу.

За пышным, словно дворец, красно — белым зданием Торговой школы, дорога пошла плавными волнами вверх и вниз, от нее по меловым кручам разбегались извилистые проулки, вдоль которых, как грибы на пне, лепились на склонах дома, там, где крутизна берега прерывалась случайным уступом.