— Английский, французский, немецкий и латынь, — испуганно отрапортовала она.
— Как это? — не поверил я. Бабуля неопределённо пожала плечами.
— Серьёзно? Ты три иностранных языка знаешь? Это где ты так училась?
— В нынешней западной Белоруссии. На самом деле, я ещё польский знаю.
— Ты не перестаёшь меня удивлять, — восхищенно признался ей я. — С французским у меня беда. Поможешь?
— А что у тебя с ним?
— Я его не знаю.
— Как не знаешь? Мы же с тобой разговаривали. И много.
— Ба, забудь. Жизнь разделилась на «До» и «После».
— О чём ты? — не поняла меня бабушка.
— До падения с моста и после него, — пояснил я ей и вдруг вспомнил про мать. — А который час? Нам на вокзал не пора?
Ходики у бабули в комнате показывали без четверти полночь.
— Поезд в 1-28. Идти 20 минут. В час лучше уже выйти. Через час и 15 минут выходим, — решил я.
Спустя час бабушка пошла одеваться.
Я был одет. Поискал в сенях мужские рукавицы, но не нашёл. Это плохо. Если с вокзала 20 минут тащить что-то тяжёлое, руки задубеют.
Я вернулся в хату.
— Ба, найди, пожалуйста, любые рукавицы на меня. Я свои где-то просёмал.
Бабуля вскоре подала мне пару ношеных пуховых варежек.
— О, отлично, — обрадовался я.
Мы вышли в ночь. Город спал. Было так тихо, что хруст снега под ногами был слышен на всю улицу. Бабушка спешила, похоже, нервничала. Я предложил ей свой локоть, она взяла меня под руку.
До вокзала мы дошли без приключений. Когда мы подошли к одноэтажному зданию вокзала, она сказала.
— Поезда у нас стоят всего две минуты. Надо у вагона уже стоять, когда поезд придет.
— Хорошо, не волнуйся, — ответил ей я. — Всё будет хорошо.
Мы обошли здание вокзала, прямо за ним были пути. Перрона не было. Слева хорошо был виден яркий прожектор. Это поезд уже подъезжал. Я увидел у здания вокзала смотрителя в форме и подбежал к нему уточнить, где примерно будет пятый вагон. Он подсказал мне, что лучше пройти вперёд.
Я вернулся к бабуле и повёл её под руку вдоль путей. Она несколько раз поскользнулась, хорошо, что держалась за меня.
Поезд подъезжал, издали уже слышен был стук колёс. Бабушку охватило волнение, которое передалось и мне.
Мы завороженно смотрели на подъезжающий поезд. Дизель у тепловоза и так очень шумный, а как состав начал тормозить, так вообще, скрежет металла, казалось, разбудит весь город.
Мимо проехал тепловоз. Я искал глазами номера вагонов, пытаясь понять, откуда считать пятый вагон, с головы или с хвоста состава. Нумерация началась с единицы. Мы смотрели на проезжающие мимо нас вагоны и шли вперёд. Наконец, поезд остановился.
Только в некоторых вагонах открывались двери. Похоже, этот полустанок у пассажиров не очень популярен. Вот в пятом вагоне открылась дверь. Пол вагона оказался очень высоко. Проводница протерла поручни, и мы увидели маму, готовящуюся на выход. Она волокла за собой и перед собой несколько мешков.
Я принимал их один за другим и бросал прямо на землю. Меня удивили короткие серые войлочные боты а-ля «прощай молодость» у матери на ногах, маячившие на уровне моих глаз.
— Это за эти сапоги вы отдали пятьдесят пять рублей? — спросил я удивленно, взглянув на бабулю.
Мать начала спускаться, я подал ей руку.
— Аполлинария! Где новые сапоги? — вместо здрасте спросила бабушка у дочери, моментально включив «режим депутата».
Мать спустилась и принялась было что-то говорить бабушке в своё оправдание, но тут сверху раздался голос проводницы:
— Ребенка примите! — возмущенно потребовала она, держа над ступенями за подмышки кроху в цигейковой серой шубе на вырост, войлочных сапожках и пуховой белой шапке.
Я быстро приподнялся на пару ступеней, обнял одной рукой малышку и спустился с ней на землю. Дверь вагона закрылась. Ещё несколько секунд мы стояли возле вагона. Поезд тронулся.
Ну и дела! У меня на руках малышка, которая сама не ходит. Большой мешок с чем-то и два мешка среднего размера. И такси здесь нет. Я огляделся. Ну должны же хоть какие-то частники поезд встречать!
Никого. Поезд ушёл. Несколько пассажиров, приехавших этим же составом, уже давно рванули по домам. Мы одни стояли у путей.
— Здравствуй, мама, — только и сказал я. Могла бы уточнить, что её надо с машиной встречать. Или хотя бы с санками. Ругаться с ней было сейчас бесполезно. Надо думать, как домой попасть.
— Бабушка, иди в здание вокзала, будешь сторожить мешки. Мы с мамой возьмём ребёнка и один мешок поменьше и пойдём домой. Я вернусь и второй ходкой перенесу оставшиеся мешки.
На одной руке у меня было дитя. Другой рукой я взял большой мешок и понёс его к вокзалу. Женщинам велел взять мешки поменьше и нести за мной.
Вокзал оказался закрыт.
Этот чел в форме встретил поезд и с чувством выполненного долга пошёл спать. Я молотил в двери рукой. Потом ногой. Я кричал.
Он, наконец, открыл. Обматерил и пригрозил милицией. Мне было пофиг. У меня на руках две бабы, мешки и младенец.
— Доброй ночи, — решительно сказал я ему и ломанулся в здание вокзала. — Эта женщина посидит у Вас минут сорок-час, пока я не отнесу домой ребёнка и не вернусь за ней и вещами.