Революция 1917 года глазами современников. Том 2 (Июнь-сентябрь)

Я склонен придавать тем большее значение этой стороне предмета, что жизнь дает немало поводов убедиться в крайней теоретичности и, я бы сказал, непродуманности федеративных идеалов некоторой части русской демократии. Свирепствовавший в России до революции так называемый зоологический национализм, создал во многих глубокое предубеждение к национальным проблемам вообще. Многие ошибочно полагают, что общие нормы политической свободы в достаточной мере обеспечивают и свободу национального самоопределения. Будучи федералистами по исповедываемым ими политическим программам, они мыслят федерализм вне национальных связей, как деление областное, на экономической по преимуществу базе.

В некоторых случаях это, без сомнения, вполне допустимо, но далеко не во всех. Очень часто рассекать национальное тело, значит создавать незаживающую рану, которая лишь обостряет чисто национальные моменты в жизни и развитии народа. Яркий пример - Польша, в которой не умерло в течение с лишком ста лет напряженное стремление к восстановление единства.

С другой стороны, стремление объединить в одно целое, в одну область, в одну краевую организацию территорию двух или более народностей, нередко приводит к бесконечным распрям, к обостренной борьбе на почве стремлений к преобладанию. Достаточно припомнить историю Канады с ее восстаниями и хронической междоусобицей между французами и англичанами, которая навсегда прекратилась, когда Нижняя Канада была отделена от Верхней, и из обеих образована федеративная канадская держава-колония. Еще убедительнее, быть может, та печальная картина братоубийственной польско-украинской распри, которую представляла и представляет собою Галиция благодаря австрийской политике, соединившей в одну область Восточную Галицию, населенную украинцами, с Западной, населенной поляками.

Уроки истории и современности не должны пропадать для новой, строящейся России. Перед всероссийским съездом народностей стоит трудная, но благодарная задача создать план федеративной России, в которой сами собою были бы погашены центробежные национальные стремления, задача выработать государственный уклад, который действительно превратил бы наше отечество в великую и неделимую федерацию свободных народов и областей.

Власть Народа. 1917, 10 сентября. № 144.

Вишняк М.В. ЛЕНИН И НОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

«Победа подлинной демократии в России была бы могучим толчком к победе социализма во всей капиталистической Европе». Так пишет «Рабочий Путь» - и правильно пишет. Но рядом с этим он пишет и делает такое, что ничем иным, как «могучим толчком» к поражению демократии в России и тем самым к

поражению социализма «во всей капиталистической Европе» названо быть не может.

Я имею в виду не только ту клеветническую, потакающую неизменнейшим инстинктам демократии кампанию, которая за последние дни систематически ведется на страницах ленинского органа против эсеров. Заслуживает внимания не столько та погромная психология, которая двигает пером в расчете на родственную психологию сочувствующей всяким изобличениям темной аудитории, и которая, ничтоже сумняшееся, при дневном свете взывает:

«Люди, на словах называющие себя социалистами-революционерами, на деле заключают союз с корниловцами против рабочих и крестьян!»

«Большего позора, более откровенного предательства народных интересов нельзя себе и представить».

«На всех фабриках и заводах, во всех полках обсуждайте вопрос о предательстве эсеров. Обратитесь прежде всего к рабочим и солдатам эсерам и спросите их: одобряют ли они союз эсеров с корниловцами? Клеймите предателей!»

Этот вульгарный и циничный призыв, напоминающий времена старой, недоброй памяти «Искры», позорит, конечно, не тех, против кого он натравливает «прежде всего, рабочих и солдат», а тех, кто занимается худшей разновидностью спекуляции - спекуляцией на невежестве и стихийных инстинктах толпы.

Большего внимания заслуживает теория, та система аргументов, которой авторы и идеологи большевистской прессы пытаются осмыслить в логических терминах намечаемый ими «Рабочий Путь». И тут красочнее и откровеннее своих соратников учитель всей «академии» Ленин. Он и последовательнее своих учеников, и смелее - почти безбоязненно договаривает то, на что, кроме отважного Зиновьева, рискуют далеко не все птенцы гнезда, и что справедливо можно было бы из неавтентичных уст принять лишь за жалкое безответственное «чириканье».