Революция 1917 года глазами современников. Том 2 (Июнь-сентябрь)

В фельетоне, посвященном «не худшему, а одному из лучших представителей мелкобуржуазной демократии» Ник. Суханову, Ленин ищет «корня зла» и находит этот «корень» в мелкобуржуазной, еще Марксом изобличенной, «воле большинства народа». «В революции, - учит Ленин, - надо победить враждебные классы, надо свергнуть защищаемую ими государственную власть, а для этого недостаточно “воли большинства народа” (последние иронические кавычки принадлежат, конечно, Ленину), а необходима

сила революционных классов, желающих и способных сражаться, притом сила, которая бы в решающий момент и решающем месте раздавила враждебную силу». «Ссылка на “волю народа” была бы достойна только самого тупого мелкого буржуа».

Но для чего останавливаться подробнее на отдельных противоречиях, в которые впадает Ленин, утверждая, например, с одной стороны, что «все и каждый видят, знают, чувствуют, что в марте-апреле революция шла вперед, а в июле-августе она идет назад», а с другой стороны, что «добровольные уступки» меньшевиков и эсеров, которым принадлежала гегемония среди «революционной (простите за выражения) демократии» «начались собственно с 28 февраля, когда Совет выразил доверие Керенскому и одобрил “соглашение” с Временным правительством». Достаточно отметить это «объяснение» истории «уступок» эсерами и меньшевиками их влияния, чтобы пройти дальше, не останавливаясь подробнее на разборе. Еще не успели петухи трижды пропеть с того времени, как вспыхнула революция, еще даже Москва не знала 28-го февраля о питерских событиях, а злокозненные меньшевики и эсеры, по концепции Ленина, уже успели предать революцию и социализм.

Так пишет историю Ленин. Таков же рецепт его политической мудрости, ибо если ни при каких условиях подлинная революционная демократия без иронических кавычек политически не в праве вступать в соглашение с кем бы то ни было, как бы революционны ни были деятели определенных классов или групп, - естественно, остается лишь одна линия поведения: «свергнуть», и «раздавить» целые классы, враждебные революции. И Ленин не останавливается перед следующим за этим шагом; он признает, что поворот политики в рекомендуемую им сторону «абсолютно невозможен без новой революции». «Поворот здесь требуется и во всем положении власти, и во всем составе ее, и в условиях деятельности крупнейших партий, и в «устремлении»» того класса, который их питает. Такие повороты исторически немыслимы без новой революции».

Здесь и корень, и плод всей ленинской аргументации. Здесь начало и конец замыкаются плотным, сдавливающим революцию, кольцом.

Бланкистско-якобинский заговор рекомендовался Лениным как единственно рациональный метод борьбы с самодержавием во времена революционного подполья. Тот же метод борьбы сохраняет свою силу для него и сейчас.

Что в самом деле, с точки зрения анархо-коммунизма, изменилось с революцией? Исчезла ли капиталистическая эксплуатация или необходимость классовой борьбы? Или господство мелкой буржуазии сколько-нибудь предпочтительнее самодержавно-вотчинного режима? А в таком случае, почему не последовать примеру, уже не раз испытанному в истории: «Сколько раз бывало в революциях, - поучительно напоминает опытный заговорщик, - что маленькая, но хорошо организованная, вооруженная и централизованная сила командующих классов помещиков и буржуазии подавляла по частям силу “большинства народа”, “плохо организованного, плохо вооруженного, раздробленного”».

Ленин отлично понимает, что лелеемая им мечта о новой революции направится против восторжествовавшего в последнюю революцию «большинства народа», но это большинство для Ленина вовсе не добро, а зло, «не революционная, а мещански подлая, трусливая, не избавившаяся от холопства демократия».

Якобинская смелость Ленина на слова не идет, впрочем, слишком далеко. Он восстает против «революционной (простите за выражение) демократии», идет против нее бунтом, но ответственности за то на себя не берет. Если он отказывается от выражения своей оценки грядущего против демократии восстания, то только потому, что твердо уверен, что устами его речется лишь исторически неизбежное: «Я вовсе не касаюсь здесь вопроса о том, желательна ли такая революция, и не рассматриваю вовсе, может ли она произойти мирно и легально (в истории, вообще говоря, бывали примеры мирных и легальных революций). Я констатирую только историческую невозможность решительного поворота без новой революции».

Стоит эту «мирную и легальную» революцию, так подозрительно близко напоминающую июльскую «мирную вооруженную демонстрацию», сопоставить с теми силами, на которые возлагает свои упования бывший социал-демократ, чтобы окончательно убедиться в том, что марксизм из него выветрился без следа. Им и не пахнет. А на его месте воцарился безраздельно черный анархизм: «надвигающийся голод, разруха, военные поражения способны необычайно ускорить этот поворот в сторону перехода власти к пролетариату, поддержанному беднейшим крестьянством».