Он вздрогнул. И испугался того, что все это вдруг вызвало у него ностальгию.
К утру дождь перестал. Мартин неторопливо шагал под хмурым небом, обходя лужи, лавируя в потоке прохожих, трамваев и экипажей, к этому часу уже запрудившем центр города. Войдя в «Санборнс», он убедился, что почти все места за столиками и у стойки заняты. Диана Палмер сидела в глубине зала, у огромных горшков с цветами, отражавшихся в зеркале на стене с рекламой шоколада и какао «Бейкерс». На белом мраморе стола – чашка недопитого кофе, пепельница с двумя окурками, утренние газеты.
– Простите, что заставил вас ждать, – извинился Мартин.
– Нисколько. Вы пунктуальны. Это я пришла гораздо раньше срока.
Пристраивая шляпу на вешалку, Мартин глянул на газеты – «Импарсиаль», «Эль Паис», «Эль Эральдо». Заметил и блокнот с записями карандашом.
– Важные новости?
– Вы еще не видели сегодняшних газет? – удивилась она.
– Нет… Обычно покупаю в киоске на Сокало, но сегодня решил идти прямо сюда.
– Ну, тогда вам лучше будет присесть.
Мартин послушался, глядя на Диану с беспокойством. Та жестом отослала подошедшую было официантку и сказала, понизив голос:
– Панчо Вилья.
– И что с ним случилось? – растерянно спросил Мартин.
– Он арестован.
– То есть как?
– Говорю же, арестован. По приказу генерала Уэрты. Ему грозил расстрел.
– Да это невозможно.
– Вот здесь, – она постучала пальцем по газетам, – имеется подробное изложение событий. Версия, которую, по всей видимости, продвигает правительство, однако, если вспомнить, о ком идет речь, она близка к истине… Как говорится, дыма без огня не бывает.
Мартин начал читать сообщение, а Диана позволила наконец официантке приблизиться к столику.
– Что угодно сеньору? Кофе? Шоколад? – спросила та.
Оторвавшись на миг от чтения, Мартин рассеянно ответил:
– Кофе, пожалуйста.
– Что-нибудь еще? Бриошь, тост?
Он чувствовал, что чем дальше читает, тем сильнее сводит у него желудок.
– Нет, спасибо.
Он взял другую газету, потом третью. Все они толковали событие по-разному, но сходились в главном: в Сьюдад-Хуаресе, ведя бои с войсками Ороско, бригадный генерал Вилья не выполнил приказ генерала Уэрты. Тот обвинил его в неповиновении и приказал расстрелять. Концовка была одинакова во всех газетах, и это означало, что они воспользовались официальным сообщением:
Франсиско Вилья нарушил субординацию, желая завладеть не принадлежащим ему имуществом, а когда ему в этом воспрепятствовали, попытался взбунтовать находящийся у него в подчинении батальон численностью триста человек и был приговорен к расстрелу. Исполнение приговора было остановлено лишь спешным вмешательством полковников Гильермо Рубио Наваррете и Рауля Мадеро, по телеграфу обратившихся к сеньору президенту республики с просьбой о помиловании. Оно пришло в ту минуту, когда Франсиско Вилья уже стоял у стенки и расстрельная команда готовилась к казни.
– Кажется, он увел коня, принадлежавшего местному жителю, а тот пожаловался генералу Уэрте, – сказала Диана. – Генерал приказал вернуть, Вилья отказал наотрез. Уэрта пришел в ярость и воспользовался случаем, чтобы свести старые счеты.
– Невероятно.
– «Эль Эральдо» приводит заявление самого генерала. Читайте.
И Мартин прочел:
Я принял решение отправить арестованного в столицу для предания его суду. Бывший бандит по имени Франсиско Вилья представляет опасность для Северной дивизии, ибо постоянно расшатывает дисциплину во вверенных мне частях.
Ошеломленный Мартин отложил газету в сторону. Официантка принесла заказ, и от горьковатого свежего кофе немного прояснилось в голове.
– Господи… – наконец отреагировал он. – Сам Панчо Вилья, ни больше ни меньше.
– Вы же видите, что творится… Он чудом уцелел… Надолго ли?
– Значит, его везут в Мехико?
– Похоже на то. Я разузнаю и, если будут подробности, сообщу вам. Как бы то ни было, событие громкое, и я должна об этом написать.
Мартин выпил чашку до дна. Диана внимательно наблюдала за ним:
– Вы ведь добром вспоминаете Вилью, не так ли?
– Нелегко ответить на этот вопрос.
Он оглянулся, словно сравнивая то, что видел, с тем, что помнил:
– О его людях у меня остались хорошие воспоминания.
– Несмотря ни на что? На все их зверство и кровожадность? На всех расстрелянных и повешенных?
Мартин улыбнулся, как бы примиряясь с неизбежным:
– Это Мексика.