Революция

Еще где-то терся по балам и шнырял по охотам эрцгерцог Франц Фердинанд, нисколько не содрогаясь при упоминании города Сараево. Еще командовал 13 Владимирским уланским полком в Минске-Мазовецком блестящий российский офицер Карл Густав Маннергейм, предаваясь на досуге воспоминаниям о былом азиатском вояже, якобы картографическом. Его посещение далай-ламы в картографию вписывалось самым «логичным» образом. Еще искал духовного просветления совсем не потребляющий алкоголя тобольский чудотворец Григорий Новак, уже сделавшийся Распутиным. Еще последний царственный Романов размышлял над превратностями воровства и плохих дорог в Империи. Еще дорабатывал свои российские идеи новый американец Сикорский, а Харламов и Давыдов закладывали свое имущество для регистрации бренда Харлей-Дэвидсон. Еще Никола Тесла, забивший на идею Ворденклифских башен, распродавал направо-налево свои патенты, обосновавшись в Нью-Йорке на улице Ист-Хьюстон, 48. Еще мутил свои революционные идеи Вова Ленин и только-только начинал искать для себя в Германии вагон, в который можно было поместиться, а поместившись — еще и запломбироваться до самого Петербурга.

Еще моя прабабушка готовила кружева для всемирной Парижской ярмарки (моя — в смысле, автора). А нас никого еще не было на свете.

Пятнадцатилетний Антикайнен, задействованный в столичном шюцкоре, тоже испытывал подъем. Его участия в акциях довольно быстро снискали ему репутацию не только отличного кулачного бойца, но и организатора.

Все дело в том, что он не ограничивался простым выполнением приказов вышестоящих начальников. Осознав, кто в реальности руководит отделением «Союза Силы» в Гельсингфорсе, он перестал испытывать пиетет, да, вообще — уважение, к спускающимся сверху распоряжениям. Это совсем не означало, что Тойво начал вести какую-то подрывную, либо саботажную работу в шюцкоре, это означало, что он принялся тренироваться самостоятельно, а к акциям готовиться заранее. Это выражалось в предварительной рекогносцировке места действия, сборе информации об участниках действия, просчете потенциальных угроз.

Совсем скоро вокруг него сформировался небольшой отряд единомышленников, как ровесников, так и парней постарше. Репутация «счастливчика», не знающего поражений, заставляла знающий народ его уважать.

Однажды к нему в комнату пришла телеграмма, подписанная «Отто-Вилли Брандт» с предложением встречи. Людей с такими позывными в числе его знакомых не значилось. Или полицаи решили с ним поиграть в вербовку, или кто-то предлагает работу на стороне. В принципе, опасаться пока было нечего, поэтому Тойво на встречу пошел, предварительно нарезав по окрестностям пару кругов для контроля слежки, провокации или еще какой пакости им неучтенной.

Отто, который призвал его на набережную, оказался знакомым ему Отто, Вилли — тоже был Отто, ну, и Брандт — опять же Отто. Отто Куусинен — един в трех лицах.

— Давненько не виделись! — сказал Антикайнен и даже обрадовался. Действительно, их пути как-то разошлись: последняя встреча, когда Тойво искал подарок для Ритолы, была скоротечной. — Отчего такие сложности с именем?

Куусинен только завершил свое двухлетнее пребывание в Эдускунте, отнимавшее у него массу времени и одновременно дававшее ему массу информации.

— Да так, проба конспирации, — ответил он, пожимая протянутую руку. — Да ты не юноша, но муж!

Они обменялись ничего не значащими фразами, посмеялись над шутками, посетовали на погоду, и Отто после этого, вдруг, сказал:

— Ну, ладно, бывай здоров, Тойво! Рад был тебя видеть.

Антикайнен растерялся настолько, что это, пожалуй, лучше всех слов отразилось на его лице.

— И все? — спросил он.

Куусинен внимательно посмотрел ему в глаза и, выждав паузу, отрицательно мотнул головой.

— Нет, не все.

Они провели, беседуя, еще добрый час. Тема разговора оказалась действительно серьезной, оправдывающей «пробу конспирации». Отто предлагал Антикайнену вступить в антиправительственную организацию революционеров. Она называлась «Союз социалистической молодежи».

— Сам понимаешь, ситуация сейчас самая многообещающая. Причем — везде: в промышленности, в культуре, в войне. Всего предугадать невозможно, но добром это дело не закончится. Русские в Петербурге страдают маниакальным психозом, немцы в Берлине — маниакальным психозом в особо извращенной форме. С попустительства царя Николая Второго идею «святой Руси» толкают все, кому не лень. При попустительстве кайзера Вильгельма мысль об «истинных арийцах» распространяется с удручающей скоростью. Прочие, получается, ни «святыми», ни «истинными» быть не могут. Поверь мне, народ, насильно забывающий свое прошлое, обречен.