Читаем Революция и семья Романовых полностью

Тревожная обстановка в Тобольске ощущалась всеми, но разногласия между омичами, екатеринбуржцами и тобольчанами не прекращались. Еще 29 марта председатель Западносибирского (Омского) Совета В. М. Косарев телеграфировал в Москву, прося заменить «старую охрану» омскими красногвардейцами Демьянова[554]. 13 апреля с такой же просьбой о замене «старой охраны», но екатеринбургскими отрядами, подчиненными Хохрякову, Заславскому и Авдееву, в Совнарком обратился Уралоблсовет (телеграмма была подписана заместителем председателя Совета Б. В. Дидковским). Дидковский ходатайствовал об экстренном «разрешении тобольского вопроса». «В Тобольске разложение, – телеграфировал он. – Там омский комиссар Демьянов с отрядом отказывается подчиниться местному исполкому. Боимся вооруженного столкновения части его отряда и солдат Керенского с нашими латышами и матросами». Дидковский просил о переводе Романовых в более надежное место: он предлагал Урал или другой пункт, назначенный Совнаркомом

[555]. В те же дни и Тобольский исполком направил в Москву просьбу подчинить всю охрану Романовых ему. В противном случае исполком снимал с себя «ответственность за могущие произойти события»[556]
. Наконец, в начале апреля, как об этом сообщал Я. М. Свердлов на уже упоминавшемся заседании Совнаркома 2 мая, во ВЦИК побывали представители «отряда особого назначения», сообщившие, что «с охраной обстоит не все благополучно»[557]. Все эти сведения из Тобольска ясно говорили о том, что вопрос о Романовых откладывать больше нельзя…

В конце апреля 1918 г., когда монархические заговорщики, по-видимому, были почти готовы приступить к реализации своего плана, произошло непредвиденное. В Москве в «Правом центре» была получена шифрованная телеграмма из Тобольска. Она гласила: «Врачи потребовали безотлагательного отъезда на юг, на курорт. Такое требование нас чрезвычайно тревожит. Считаем поездку нежелательной. Просим дать совет. Положение крайне трудное». Как впоследствии (уже в эмиграции) бывшему колчаковскому следователю Н. Соколову (он расследовал дело Романовых в Екатеринбурге) сообщил один из руководителей находившегося в Москве монархического «Правого центра» – А. И. Кривошеин, – стало ясно, что власти куда-то переводят Романовых. В Тобольск пошел следующий ответ: «Никаких данных, которые могли бы уяснить причины подобного требования, к сожалению, не имеется. Не зная положения больного и обстоятельств, высказаться определенно крайне трудно, но советуем поездку по возможности отдалить и уступить лишь в крайнем случае только категорическому предписанию врачей». Спустя короткое время, показывал далее Кривошеин, из Тобольска тем же порядком пришел ответ: «Необходимо подчиниться врачам»[558].

Что же произошло в далеком Тобольске?

Мы уже писали, что 2 мая в Москве на заседании Совнаркома с внеочередным сообщением о положении в Тобольске выступал Я. М. Свердлов. Поскольку для нашей темы это заявление имеет важное значение, процитируем его возможно более полно по протокольному варианту. «Месяц тому назад, – говорил Я. М. Свердлов, – в Президиум ЦИК явился делегат от охраны бывшего царя и сообщил, что с охраной обстоит не все благополучно, часть охраны разбежалась, окрестные крестьяне подкуплены. По всем сообщениям, доходившим из Тобольска, не могло быть уверенности, что Н. Романов не получит возможности скрыться из Тобольска. Были получены разные сообщения, что некоторые подготовительные шаги в этом направлении отдельными группами монархистов затеваются. Исходя из всех указанных сообщений, Президиум ВЦИК Советов сделал распоряжение о переводе бывшего царя Николая Романова в более надежный пункт, что и было выполнено. В настоящее время Николай Романов с женой и одной из дочерей находится в Екатеринбурге Пермской губернии, надзор за ним поручен областному Совдепу Урала»[559].

За этими словами Я. М. Свердлова, сообщившего членам ВЦИК о перевозе Романовых в Екатеринбург, стояли поистине драматические события, которые вызывали, да и теперь вызывают немалый интерес в зарубежной литературе о Февральской революции и конце царизма. Он объясняется, прежде всего, личностью и судьбой человека, который по поручению ВЦИК осуществлял «перевод Романовых».

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Повседневная жизнь советского разведчика, или Скандинавия с черного хода
Повседневная жизнь советского разведчика, или Скандинавия с черного хода

Читатель не найдет в «ностальгических Воспоминаниях» Бориса Григорьева сногсшибательных истории, экзотических приключении или смертельных схваток под знаком плаща и кинжала. И все же автору этой книги, несомненно, удалось, основываясь на собственном Оперативном опыте и на опыте коллег, дать максимально объективную картину жизни сотрудника советской разведки 60–90-х годов XX века.Путешествуя «с черного хода» по скандинавским странам, устраивая в пути привалы, чтобы поразмышлять над проблемами Службы внешней разведки, вдумчивый читатель, добравшись вслед за автором до родных берегов, по достоинству оценит и книгу, и такую непростую жизнь бойца невидимого фронта.

Борис Николаевич Григорьев

Детективы / Биографии и Мемуары / Шпионские детективы / Документальное