Революция и семья Романовых

Но и в июне посланцы главного комитета офицерского «союза» возвращались в Ставку отнюдь не с капитулянтскими настроениями. Как писал Ряснянский, «выяснилось, что рассчитывать на изменение политики Временного правительства в сторону укрепления власти и уменьшение вредной деятельности Советов р. и с. депутатов не приходится». Поэтому рассчитывать приходилось только на «вооруженную борьбу с Совдепом и его присными»[268].

Вторым человеком корниловского мятежа, безусловно, являлся генерал А. М. Крымов. Именно Крымов повел на Петроград авангард корниловских войск – 3-й конный корпус, который должен был развернуться в Особую петроградскую армию. Именно ему, Крымову, была поручена «расчистка» столицы, т. е. кровавый разгром революции. Даже некоторые из кадетов трепетали при мысли о резне, которую могли учинить в столице крымовские войска. Но провал мятежа и последовавшее самоубийство Крымова отодвинули его в тень истории, и мы, к сожалению, не так уж много знаем об этой неясной и в чем-то даже загадочной личности. А между тем такие знания могли бы пролить важный дополнительный свет на ход подготовки корниловщины, ее характер и, главное, на подлинные цели ее участников. Дело в том, что сохранившиеся материалы (главным образом архивные неопубликованные мемуары людей, близких к Крымову) показывают, что он уже с ранней весны 1917 г. возглавлял контрреволюционную офицерскую организацию, которую по значимости в подготовке корниловщины следует, пожалуй, поставить рядом с «Республиканским центром» и «Союзом офицеров армии и флота»…

На политическом горизонте командир Уссурийской казачьей дивизии генерал Крымов впервые появился в 1915 г. В конце лета этого года он оказался втянутым в заговорщическую группу А. И. Гучкова, в которой вынашивались планы дворцового переворота с целью предупреждения назревавшей революции[269]

. Он был, пожалуй, единственным военным, напрямую связанным с теми кругами либеральной оппозиции, которые от политических методов борьбы готовы были перейти к методам дворцовых переворотов. Английский советолог Дж. Катков, склонный объяснить важнейшие события 1917 г. «масонскими происками», рассматривает «феномен Крымова» как результат принадлежности генерала к одной из «армейских масонских лож»[270]. Но никаких доказательств существования этих лож Катков, естественно, не приводит. Находившийся в могилевской Ставке историк и литературовед М. Лемке записывал в своем дневнике, что, по его наблюдениям, «очень умный, дельный и ловкий» Крымов был близок к генералу Алексееву, который (по наблюдениям Лемке) находился в тесной связи с оппозиционными кругами

[271]. Но Лемке в Ставке был «маленьким человеком», и его наблюдения носили гипотетический характер, хотя, конечно, не могли возникнуть совершенно на пустом месте.

Другой участник заговорщической группы, будущий министр иностранных дел Временного правительства М. И. Терещенко, позднее, уже после Февральской революции, изображал Крымова чуть ли не наиболее мощным мотором «гучковского» заговора. Он писал, что Крымов «неоднократно приезжал в Петроград и со всем авторитетом глубокого знатока военного дела пытался убедить сомневающихся, что медлить больше нельзя. Он и его друзья сознавали, что, если не взять на себя руководство дворцовым переворотом, его сделают народные массы, и прекрасно понимали, какими последствиями и какой гибельной анархией это может грозить»[272]

.

Надо, конечно, учитывать, что Терещенко писал в тот момент, когда Временное правительство после провала корниловщины всячески стремилось «приглушить» эхо этого события и даже реабилитировать некоторых его участников. И Терещенко в своей статье о покойном Крымове явно стремился подчеркнуть его антицаристские настроения, его прошлые связи с той средой, из которой вышло Временное правительство…