Революция в стоп-кадрах

Я поначалу не разобралась, что к чему. Свет зажегся, отреагировав на мое появление, как ему и положено. По обеим сторонам в сплющенных сотах дремали саркофаги, высившиеся рядами от пола до потолка; иконки подмигивали на надгробных плитах, говоря о том, что все в порядке. С рампы наверху неподвижно свисал кран, он был мертвее даже моих товарищей по экипажу, пока какой-нибудь будильник – через пятьдесят лет, а может и через пятьдесят тысяч – не воскресит его. Между рядами возвышался прямоугольный пьедестал – полная противоположность прозекторского стола, огромная розетка, к которой подключали гробы возрожденных ради оживления. Еще тут виднелись эти тупые арки по всей длине отсека, такие были в каждом склепе флота; никакой структурной ценности они не имели, но кто-то на заре времен решил, что воскрешение мертвых должно пробуждать хоть какую-то долю… благоговения, наверное. И атмосфера древних соборов поможет добиться этой цели.

Самое странное, что план сработал. В склепе – любом склепе – никто и никогда не говорил вслух, только шепотом.

Но тут суть была в другом.

Я неторопливо шла по проходу, мясные сосульки лежали по обе стороны. В воздухе стоял легкий запах глицерина и сероводорода, еле заметный аромат испортившегося мяса; может, в перерыве между звездами еще одна спора умерла и уже подгнила. А может, у меня воображение разыгралось.

Или это Элон.

Дальний конец отсека появился передо мной неожиданно: полупрозрачная, чуть упругая стена из янтарной смолы скрывала необработанный базальт. Я так и не смогла решить, наносят эту штуку по каким-то структурным причинам или по чисто эстетическим.

Я положила руку на поверхность. Та слегка поддалась, словно жесткая резина.

Я оглянулась: за спящим краном и его платформой наверху, замороженными полуфабрикатами, средневековыми арками и пьедесталом воскрешения виднелся люк в дальней переборке.

Почему-то я видела его в деталях, этот самый люк. Когда я возвращалась из могилы, все склепы, где я спала веками, казались бескрайними. Их пределы исчезали в тумане какого-то реального или воображаемого расстояния. Они словно простирались в бесконечность.

«Склеп слишком маленький», – подумала я.

– Извини? – голос Шимпа раздался ниоткуда. Отовсюду.

– Ничего. Забудь, – я даже не сообразила, что говорю вслух. Интересно, как часто я так делала?

Интересно, а почему это вдруг стало важным?

– Что с другой стороны этой стены?

– Просто камень, – ответил Шимп.

До ближайшего склада было метров пятьсот. Даже скакуна тревожить глупо. Но я все равно его вызвала: не для экономии времени, а из-за дополнительной массы, которую пришлось тащить обратно. Несколько крохотных зарядов, такими Гхора исследовал некартографированные уголки «Эриофоры». Сейсмический интегратор – по сути всего лишь сверток смартпластика – чтобы считать эхо. Резак с изменяющейся фокусной длиной и фиксированным станком – вот эта штука весила реально много.

Шимп ничего не сказал, когда я развернула интегратор и прилепила его к переборке. Он ничего не сказал, когда я нашлепала три заряда прямо на смолу вокруг пластика; промолчал, когда они детонировали, а интегратор скомпилировал ударные волны и набросал на экране силуэт какого-то большого неотмеченного на схемах пространства.

Шимп ничего не говорил, пока я не достала резак.

– Сандей, я не уверен, что это хорошая идея.

Я подтянула упряжь. Установила фокус.

– Да ну? За этой переборкой какие-то важные схемы? Магистральная линия, которую я могу вывести из строя?

– Я не знаю, – ответил он. А потом, к моему удивлению, добавил: – Я не знаю, что там может быть.

– Ты не знаешь, – я подключилась к ближайшему энергоразъему. – Тебе это не кажется странным?

– Кажется.

Меня вдруг почему-то затошнило. Я сглотнула, подняла резак:

– Так давай выясним.