Режиссёр сказал: одевайся теплее, тут холодно [сборник]

Как поднять собачку? Давайте привяжем ее. Давайте привяжем ее так, чтобы она поднималась равномерно, всем телом, не за шкирку. Под всеми лапками у нее должны быть ремешки, да, под всеми лапками и под задними тоже. Нет, говорит нам реквизитор, у них в паховой зоне очень чувствительно. Собачка будет дергаться и раскачиваться.

Мы хотим, чтобы она раскачивалась? Нет.

Что нам делать?

Мы не можем столкнуться с дергающейся собачкой в инопланетном луче на съемке и решать, что с этим делать, ведь съемочный день дорогой.

(Вот это мое любимое всегда: придумать страх и его бояться.)

Тогда что нам делать? Нам страшно.

А давайте сделаем тест!

Точно! Мы сделаем тест. Мы возьмем собачку и подвесим ее. У реквизитора есть шпиц, скорее делаем тест на шпице.

Отлично, смотрите, шпиц не дергается, он ровно висит.

Хорошо, что мы сделали тест! Давайте тогда снимать шпица, раз он такой идеальный!

Нет, куксится агентство, шпиц не смешной. Нам смешно только мопс. Мопс – это очень смешно.

Но мы еще не тестировали мопса, он может дергаться!

А давайте тогда собачку из фильма «Маска»!

(Всегда, когда непонятна собачка, предлагают из «Маски».)

Нет (тут уже мы не согласны), собачка из «Маски» точно не будет висеть, может быть, мы ее вообще не поймаем, чтобы впихнуть в кадр. Пусть остается мопс. Но мы возьмем двух, чтобы если один не висит, то есть дублер. Ой! А вот и тесты мопса, сморите. Он висит! Отлично? Отлично! Ну и отлично.

– А сколько будет висеть мопс в кадре? – спрашивает меня реквизитор.

– Кадр полторы секунды, – говорю я честно. Это же реклама, все коротко.

– А на какой высоте? – передает тревожный вопрос от заводчиков реквизитор. – Они высоко не согласятся!

– Метр, – отвечает мне режиссер и показывает уверенных два от пола.

– Метр, – говорю я реквизитору, – а там посмотрим.

На площадку приводят супермопсов. Одного зовут Царь, а другую Алеся. Ну не Алеся, а Леся, но у меня все так внутри заколотилось, так захотелось, чтобы она Алеся, как я. Всегда приятно, когда кто-то классный тоже Алеся.

Все их гладят, такие они хорошие собачки, виляют сразу всем телом, жопки-копилки. Две докторских толстых счастливых колбасы в бархатных складках. Плечи на ширине бедер. Короткие и похрюкивающие. Алесечка сразу проявила себя спокойной кинематографичной собачкой. Хорошо пошла к актеру, не выбегала из кадра, не поворачивалась невыгодным ракурсом.

– Давайте сюда собаку, – говорит оператор. – Будем поднимать.

Приводят Алесю. Цепляют ее аккуратно.

– Давайте репетировать, – говорит оператор, – у меня уже свет стоит.

Смена красивая такая была. Ночь, здания вокруг подсвечены, художники натащили фактур, полили асфальт водой, чтобы блестел и отражал. Мопс Алеся стоит в луче света. Дыма еще напустили атмосферного…

Проверили все карабины у Алесечки, все хорошо, давайте попробуем поднять.

И вдруг по команде «давайте» Алесечка взмывает вверх до крыши. Валентине Терешковой вообще не снилось такое! Алесечка даже не взлетела, а каааак пизданула! Только соски в разные стороны торчат. И тут же крики: КУДА? КУДА?? ОБЕЩАЛИ МЕТР ПОЛТОРЫ СЕКУНДЫ!!! Но тот человек, который поднимал, он никому ничего не обещал. Только жене вернуться хотя бы в восемь утра. Режиссер смотрит на пустой луч и говорит: «По-моему, из Алеси что-то сыплется».

Заводчики прокляли нас. Они сказали, что это статья – это раз. И что Алесе еще рожать – это два. Мы сказали, что и сами не против еще родить, но против статьи. Заводчики сказали, что Алесечке два года, что она еще в прошлом месяце не спускалась с лестницы, ей казались высокими ступеньки в подъезде, ее выносили на ручках.

И я представила ощущения этой маленькой девочки-мопса, которую всю жизнь носили на ручках, а потом приводят в большое яркое место, все тебе рады, хлопают по попе, чешут ушко, они все рады тебе, рады, и ты виляешь всем телом, а потом кааак прямо выше крыши, так, что из тебя реально сыплется. А ты мопс, ты рождена в принципе не для этого, ты не хочешь летать, ты хочешь сосиску, но летишь прямо ночью в ярком луче света, в дыму, туда! ВВЕРХ! ВЫШЕ КРЫШ! А потом еще летаешь тридцать дублей, уже не высоко, но и не на метр, как говорили… Заводчики угрожают забрать и сокрушаются, что как же так, обещали же всего полторы секунды! А постановщик с сигаретой говорит: «Да, полторы. Но никто не говорил, сколько раз». Режиссер – жесткий мужик, он не любит, когда мучают детей и животных, он твердо говорил: «Так! Чтобы больше не издеваться над собачкой, делаем еще дубль. И все!» Много раз так говорил.

Алесечка не пиликнула ни разу. Она взлетала и возвращалась на землю, сколько не снилось ни одному аэропорту в час пик. Не показывала недовольства или желания рожать. Она стояла в луче света на мокром холодном асфальте с видом «ну, если так надо…».

Наконец сняли. Вывели мопса Царя. Он спал в теплой машине. Теперь ему нужно было дублировать Алесю в кадре с банальной проходкой. Он был плотным, горячим. Похрапел, попердел, и смотрел на всех, мол, а чо там Алеська кипишует? Нормально же все тут, ходим на поводке, свет стоит.