Резидент, потерявший планету

— А что делает ваш супруг? — нежно прошелестел Ребане. — Он вышел из братства, ему доверены колхозные поля.

Альвине махнула рукой:

— Вы читаете «Рахва хяэль»? А надо бы! В одном из августовских номеров была заметка их спецкора, он писал, что посевы под Михкли горят, уборочные работы необъяснимо растянуты, агрономическая культура хромает. Вы полагаете, это обошлось без агронома Лауба?

И снова она заставила их отступить.

Хорм небрежным движением рассыпал на журнальном столике пачку фотографий.

— Пожалуйста, госпожа Вессарт, отберите из них те, где засняты ваши родственники.

Он просмотрел отложенные ею снимки, улыбнулся.

— Все совпадает. Тогда вы легко узнаете своего живого родственника.

Поднял со столика колокольчик, легко им звякнул.

В дверях появился рослый, широкий в плечах мужчина, один глаз его был закрыт черной повязкой, второй поблескивал, сверля женщину, толстые пухлые губы по были вытянуты вперед, отчего в лице проступало что-то рыбье. «Сом, — сказала себе Альвине. — Вот будет номер, если он окажется шурином или племянником этого висельника Вессарта. Тогда кто же он мне?»

— Ну, здравствуй, племянница, — строго сказал Сом. — Вот и встретились на чужбине. Только загвоздочка получилась небольшая: в Выру у нас с братом такой племянницы не было.

Пастельняк, Анвельт, Мюри предупреждали: не спеши, не горячись, дай высказаться родственнику или провокатору. Помни, что ты знаешь обо всех Вессартах даже больше их самих.

Ее долгое молчание собравшиеся расценивали по-разному. Торма сухо обронил: «Дочь моя, если прегрешения завели вас на дорогу дьявола… Все поправимо». Хорм саркастически улыбался. Альфонс Ребане бросил вновь пришедшему:

— А вы вообще кто, господин?

— Эмигрант, — скривился тот. — До войны и еще в пору жизни старшего братца, казненного большевиками, владел лесным угодьем в Вырумаа.

— Ну, хватит! — Альвине и сама не заметила, что в эти слова вложила искреннее презрение. — У петроградского Вессарта не было ни родного, ни двоюродного брата — лесопромышленника. Да и кроме моих родителей и еще двух сестер, в Выру у него родных не было.

— Позвольте, позвольте, любезная родственница, — ее «разоблачитель» усмехнулся. — Вы были слишком малы и, возможно, не помните свою тетю Меэту, которой я приходился мужем, а стало быть петроградскому Вессарту — пусть не прямым братом, но все-таки кузеном. И с вашим папа, — он произнес это слово на французский манер, — с Густавом Вессартом я имел честь заключать сделки на перепродажу льна-сырца…

«Про Густава он наслышан», — отметила она для себя.

— Бунтарская натура, — продолжал Сом, закатывая глаза. — В сороковом встречал большевиков цветами, в сорок втором отвергал немецкую помощь.

— В сороковом отец пролежал полгода, и без цветов, в Тартуской больнице, — оборвала его Альвине. — А в сорок втором, действительно, отказался объединить свое крошечное дело с немецкой фирмой.

Перехватила напряженные взгляды собравшихся:

— О, господа, отнюдь не из приязни к Советам. Отец был убежденным сторонником того, что Эстония должна сама избирать свою судьбу, что ей незачем жить по иностранным рецептам. Ему это обошлось потерей выгодных сделок, но принцип восторжествовал, господа!

— Браво! — Арво Хорм хлопнул в ладоши. — Очко в вашу пользу, госпожа Вессарт. Что у вас есть еще в кармане, любезный?

Человек с завязанным глазом отвесил легкий поклон.

— Разрешите вернуться к военным годам, уважаемая. Ваша версия о трогательной дружбе с капитаном Тибером как-то противоречит всему, что случилось с ним перед приходом русских. На хуторах говорили, что вы, именно вы, сударыня, свели его со своей закадычной подругой, затеяли не то вечернику, не то помолвку — и вот совпадение: налет партизан, казнь достопочтенного капитана, а через месяц-другой ваша подруга уже оказывается женою какого-то босяка. Это удивило всех. Не говорю уже о пасторе Таломаа, который, по его словам, был втянут вами в странный церковный обряд…

— Представляю, каково бы мне пришлось, — хмыкнула Альвине, — если бы господа Йыги и Яласто не предупредили, что вас могут интересовать мои связи в войну. Не хотелось об этом говорить, но придется. Капитан Тибер был моим женихом, господа.

— Лжешь! — выпалил Сом. — Пастор Таломаа…

— Не надо о пасторе! — жестко оборвала его Альвине. — Пастора здесь нет, но у меня сохранилось его письмо.

И она запустила руку в сумочку.

— Разрешите? — бесцеремонно протянул руку Торма. — Пастор Таломаа был моим другом, я знаю его почерк.

Альвине протянула ему измятый надорванный лист бумаги, сложенный пополам. Торма не спеша развернул его, впился взглядом в мелкую вязь слов: «Дочь моя, — пробормотал он, — желание капитана Тибера и ваше для меня более, чем достаточно, однако нужно ли афишировать предстоящий обряд? Ограничьте круг приглашенных, насколько это будет возможно, моя милая Альвине».

— Его почерк, его слова! — подтвердил Торма. — Рука Таломаа!

«Да только невеста из другого теста», — хотелось добавить Альвине. Сом начал старательно обозревать дверь.

— Вы хотите извиниться перед госпожой Вессарт? — грубо спросил его Ребане.