Рябиновый дождь

Ему не хватало Грасе. Именно теперь, в эту минуту, ему не хватало ее близости, тепла и ласки, а все остальное — не имело никакого значения. Ему обязательно надо было поделиться с кем-нибудь своей тревогой, отдать свою мужскую силу, что накопилась за такой длинный, бессмысленный день. И бесшабашная спешка, и дурацкий разговор с Йонасом, и ненависть к шефу — все это отдалилось, поблекло, показалось смешным, бесконечно мелким и глупым. Саулюс опять стал самим собой. Ему не хватало жены, и поэтому он в сердцах бил кулаком по подушкам, ругался, словно последний извозчик. Потом, немного успокоившись, стал снова собираться в лес.

В коридоре его взгляд наткнулся на поспешно сметенные в угол осколки бутылки из-под шампанского. Рядом с ними среди мусора алел маленький, завернутый в прозрачную бумагу цветок. Саулюс поднял гвоздику, понюхал и неторопливо спустился по лестнице, так и не осмелившись взглянуть на свое отражение в черном от ослепительного света и превратившемся в зеркало стекле двери подъезда.

Ничего особенного не случилось. Все окружающее снова стало повседневным и серым. Саулюс отыскал под балконом выроненный ключ, бросил его в багажник, проверил уровень масла и осторожно вырулил на улицу.

А может, заехать на фабрику и проверить? — подумал, но, устыдившись, махнул рукой и, ни о чем больше не размышляя, укатил по улице, изрытой строителями. У бензоколонки выстроилась огромная очередь машин. Не было бензина. Одни — шоферы дальних рейсов — ругали молодую перепуганную девушку, а другие спокойно дремали, приоткрыв дверцу кабины.

— Нет, нам обязательно должно чего-то не хватать, будто если не будет трудностей, все сойдем с ума, — доказывал молодой шофер пожилому. — Безработные появятся.

Слушая ворчание парня, Саулюс будто слышал себя, и у него появилось ребяческое желание пошалить. Торопливо выбравшись из машины, он пальцем поманил ворчуна и таинственно, но достаточно громко сказал:

— Не выступай, в третьей уже дают бензин.

— Не заливай, я только что оттуда.

— Ты — только что, а я сейчас там был, — сел и, развернувшись, уехал.

За его спиной один за другим взревели несколько мощных моторов.

Он не спеша подъехал к фабрике, как следует разозлил дежурившую в проходной женщину, отказавшуюся его впустить, вполголоса выругал отвратительные порядки и сказал:

— Раз так, сами вручите ей этот цветок.

— А что мне с того?

— Взятки у меня нет, но сегодня у нее день рождения, — врал не краснея.

— Когда придет домой, сможешь ей целый воз таких занюханных цветов вручить.

— Идол всемогущий, выслушай мою горячую молитву: в армию ухожу, вот какое дело.

— Ну?.. Так и уходишь? Ночью?

— Мобилизация. Поэтому и примчался что есть духу. А разве в такое время хорошие цветы достанешь?

— Иди ты!.. Только этого не хватало! А как ее фамилия?

— Дилите.

— А почему не Дилене?

— Она еще не успела поменять паспорт.

— А имя?

— Грасе.

— Здесь их сотни. Лучше скажи, как она выглядит?

— Невысокая, светлая, тонкая, — и очень удивился, когда не нашел больше ни одного слова, чтобы описать жену, — короче, самая красивая. Только не позабудь: вернусь — в долгу не останусь.

— Мне кажется, я ее знаю, — успокоила вахтерша и дружелюбно помахала рукой.

Оставшись один, Стасис ехал черепашьим шагом и без всякой нужды хлестал придорожные кусты, пока кнут не измочалился и совсем не оборвался. Потом сел боком на бревно и стал вспоминать свою жизнь — такую немилую и так странно сложившуюся. Слушая, как поскрипывают пересохшие колеса и стучат оси о жесткие стальные тяжки, он стиснул губы и уже в который раз попытался одолеть свою боль.