«Рядом с троном – рядом со смертью»

– Ранее, когда до Москвы ходили, ты, княже Дмитрий, откуда кура в ухе, не спрашивал, – покачал головой Бакшеев. – Исстари так повелось, вои землю боронят, пахари её орют, каждому своё тягло.

– При таком снабжении полков припасами у дороги земледельцу трудно прожить, – удалось мне подыскать новый аргумент.

– Так особо и не селятся. Иль ты в пути до стольного града по сторонам не смотрел? Обыкновенных деревенек мало, всё более сельца изрядные, и те за монастырём аль думным чином живут, для береженья от разора. Чёрный люд от торных дорог бежит. Аль никогда поговорок не слыхивал, мол, жить на тору – каждый день на бою, – на всё у Афанасия находились отговорки.

– Непросто тут новые дороги построить будет, – от такого взгляда на пути сообщения меня хватила оторопь.

– Удумал выстроить, что ль? – понимающе усмехнулся мой эксперт по военному делу. – Дело сие тяжкое, один строит – двое караулят, да и чёрные людишки озлобятся. Опять же присказка есть таковая, что дороженьки не тори – худой славы не клади.

Этими прибаутками изрядно притормозились мои фантазии на тему постройки шоссе по типу древнеримских виа, которые я раньше видел на экскурсиях в иномирном прошлом.

Перед самым выездом Габсамит упросил командующего маленьким отрядом Бакшеева взять в поездку его сводного брата с кунаком.

– Надо бы дать мурзёнку весть до дому послать, – вспомнил об очередной проблеме старый воин. – Уже месяц требует того. Да к тому же выкуп лишним не будет, при наших-то растратах.

– Рано, подождём, – объяснять, что из пленных я намеревался вызнать поболее информации об окружавшем меня мире, не хотелось. – Пусть поживут ещё в Угличе под охраной, тут они хоть бед не натворят.

– Пущай, коли так, – нашёл в таком решении резон командир нашей ревизионной экспедиции.

Осмотр сельских поселений, лежащих более чем в пяти верстах от города, на правобережье Волги, оставил двойственные впечатления. Избы были маленькие, приземистые, топящиеся по-чёрному, с хлевом прямо за стеной жилого помещения. Однако скота водилось немало, лошадей и коров до пятисеми голов на двор, мелкой же скотины – овец, коз и свиней иногда и более двадцати. Правда, выглядела эта живность странно мелкой, казалось, её специально недокармливают. Крестьяне забитыми тоже не выглядели, на удивление ждущего беспросветной нищеты перерожденца. В лаптях ходили дети и женщины, на взрослых мужчинах они встречались редко, большинство были обуты в поршни – намотанную вокруг ноги и обвязанную ремнём кожу. Верхнюю одежду носили сшитую не только из серого домотканого холста, но и выбеленную и даже крашенную в разные цвета.

На вопросы о хозяйстве земледельцы отвечали крайне неохотно. На вопросы о полях отвечали, мол, сами смотрите, нам измерить не под силу. Проведённые для проверки перемерки пахотных угодий показали не особо большое расхождение с писцовыми книгами, захваченными с собой Битяговским. Просьбы показать луга крестьян пугали вовсе, и они бубнили что-то невразумительное.

– Они боятся, что оклад им пересчитают, – пояснил этот момент Данила. – Косьбу делают по лесным полянам, тако же бывало, им весь лес в соху писали.

Сельскохозяйственный инвентарь имелся большей частью деревянный, железо использовалось лишь на сошники сохи, серпы да топоры. Об агротехнике говорить не приходилось, её, собственно, не было. Сеяли на одних и тех же полях, одно и то же, навоз вносили в пашню далеко не всегда, и вообще, далее простого рассыпания этого удобрения сверху почвы шли немногие. Почва выглядела глинистой, буро-серого цвета, вырастить на такой урожай виделось задачей не тривиальной.

– Как же тут хлеб растят? – растерянно задал я вопрос юному подьячему после осмотра очередной деревеньки.

– Трудом великим, – в местном агрономическом укладе Данила разбирался. – Много раз перед севом каждое поле пашут, а как годов за десять землица испашется, перестанет родить, так лесок рядом секут, жгут и на пожоге новую пахоту заводят.

– За рекой, на севере каждые три года новины выжигают, – немного подумав, добавил он. – Есть в уезде также старожильческие сёла, на доброй, чёрной земле стоят, токмо те все за обителями святыми да за именитыми служилыми людьми.

О повышении налога или ином каком-нибудь добавочном доходе с сельских поселений, наверно, можно было и не мечтать. Как эти-то подати платят, оставалось совершенно непонятным. Чуть разъяснил ситуацию ставший моим консультантом по экономике Битяговский:

– Окладывают платежом волость али стан, там уж становой прикащик развёрстывает по сёлам с прилегающими деревеньками. Уже внутри мира голова делит, кому чего платить по дворам. Занищает кто – ему сделают плату поменее, а на зажившегося добром – накинут.

Способ стал понятен, он старался не допустить полного разорения земледельца, но и скопить хоть сколько крупную сумму деньжат крестьянину при такой системе оказывалось затруднительно.