«Рядом с троном – рядом со смертью»

Быстро уговорив всех возвращаться в Углич, обратно поехали объездной дорогой. Маршрут этот выбрали из-за того, что один из дворян обещался показать какую-то чудесную мельницу, построенную рядом с его поместьем. Пару мукомольных построек с запрудами я уже видел за вчерашний день. Впечатление их движимые течением водяные колёса и плотины, сложенные из навоза, производили грустное. То, что они давали годового оброка в сорок копеек каждая, стоило отнести на оборотистость мельников.

По дороге к местному техническому чуду, в двадцати шагах от околицы деревушки хуторка в один двор, наткнулись на рыдающую в голос женщину, удерживаемую хмурым мужиком.

– Какая напасть приключилась, с чего слёзы? – придав голосу солидность, степенно спросил юный Битяговский.

– Щедраная болесть у нас в избе, на детишек накинулась, – севшим голосом сообщил крестьянин. – Малые они, полтора леточка да три. Баба бьётся, хочет идти глянуть, как они там, со вчерашнего дня одни младенцы, да дверь припёрта. Но нельзя туда заходить ни мне, ни жёнке – мы ж сей болезнью не болели. Ежели сляжем аль помрём, всё одно детишкам не пережить, с глада сгинут.

– Я слышу, они плачут, мамку зовут. Голодно и страшно детишкам моим. Пустите, уж лучше с ними вместе помру, – причитала несчастная мать.

– Оспа тута, худо дело, – помрачнел Афанасий и с досадой обратился к хуторянам: – Чего ж вы, глупые, ни которого рябого с соседних деревень в подмогу не кликнули?

– Дочь старшую послал вчера в вечере, – оправдывался мужик. – Но нету никого, видать, или идти никто не хочет, иль, не дай бог, беда какая и с дочей случилась.

– Много лет старшенькой?

– Осьмой уже, скоро уже в лета женские войдёт, да и работы она изрядно делала, вполовину от матери, береги её Господь от несчастья.

– Эх, невелика, что ж ты через дремучий лес сам не пошёл, на ночь глядя-то? Верно, скормил ты свою дщерь волкам, в последние годы пропасть их расплодилось, – настроение у рязанского воина стало далёким от радужного.

– Я скотину выводил, загон ей городил. Да на овине надо снопы сушить, зима-то в срок придёт. Ей, болел ты, аль на печи лежал, всё одно, спуску не даст, – огрызнулся мужичок.

– Поехали прочь. Горю тут мы не поможем, – скомандовал Бакшеев. – Объедем кругом подалее. До княжича эту моровую хворь ещё допустить не хватало, он-то щедринами ещё не мечен. Сжечь бы избу эту зразную. Да уж дюже жалко деток безгрешных, оставим их на Божье соизволенье.

Пуская шагом коня, самый опытный удельный воитель повернулся ко мне и произнёс:

– Не винишь, что без твово соизволенья решил? Ежели повелишь – запалим избёнку никчёмную.

– Да ты что! Как можно даже помыслить о сием! – слова я выкрикнул с ноткой истеричности. Сама мысль, что от меня могли ждать такой команды, казалась чудовищной.

– Молитесь за князя углицкого Дмитрия, доброту его помните, – обратился рязанец к закаменевшим крестьянам.

– Постой, Афанасий сын Петров, – остановил я двинувшегося в объезд военного советника. – Неужели у нас в отряде никто оспой не болел, и мы не можем оказать помощь этим несчастным? Вон я вижу двоих рябых, пусть один останется.

– Царевич Дмитрий, сделай милость, передумай, – наклонившись ко мне с седла, тихо произнёс уездный окладчик. – Где ж это видано, чтоб дети боярские по родству от дедов и прадедов ходили за детёнышами смердов. У тебя даже конюхи по родству служат, а не по холопству. Умаленье чести в том служивым великое, да и не токмо на себя позор падёт, а на весь род, внукам и правнукам аукнется.

– Хорошо. Есть ли у кого отметины от оспяной болезни? – мне пришлось зайти с другой стороны.

– Ести, – раздался нестройный хор голосов, откликнулось более половины состава отряда.

– Лошаков, Иван, ты уже болел этой заразой? – на лице телохранителя следов особо не было видно.

– В отрочестве, а что до щербин, то тем борода и хороша, что под ней, рябой али нет, не видно, – хмыкнул дворянин.

– Готов мне послужить? Помочь болящим детям? – вопрос был серьёзный.

– Прости, княже Дмитрий, невместно мне сие, уволь от этой службы. Також у меня и свои детки есть, за этими пригляди, а потом ещё и седмицу к людям не езжай, моровый дух жди пока изыдет, – наотрез отказался Лошаков.

– Кто своей волей пойдёт на сие дело? – Красноречивым ответом была гробовая тишина.

– Яз сделаю, что потребно, – к моему немалому удивлению, вперёд выехал черкес.

Однако, приглядевшись к нему, я поумерил энтузиазм от нахождения добровольца. Юное лицо вызвавшегося было абсолютно чистым от всяких следов прошедшей болезни.

– Страдал ли ты от оспенного мора? – это следовало прояснить сразу.

– Нет, с детства на мне заклятие, охраняющее от этакой напасти. Нет тут опаски никакой! – Самоуверенность в жителе Западной Кабарды водилась потрясающая.

То, что Гушчепсе с лёгкостью верит во всё сверхъестественное, было ясно давно, но тут он явно перегнул палку. Дремучая вера в силу оберегов и амулетов дико коробила сидевшего внутри углицкого княжича дипломированного врача.