Рядовой свидетель эпохи.

Рассказал он тогда мельком, что в трудные военные годы ради созданной семьи решил уехать из города и поселиться в деревне, где прожить было легче и интереснее как художнику. Так и сделал, обзавелся домом, стал охотником, с финифтью покончил, но живописью занимался. Иногда, как говорил, малевал на продажу легковесные картинки. Собирался обязательно как-нибудь специально к нему заявиться, вспомнить детдом, расспросить о его жизни. К сожалению, так и не удалось осуществить такую встречу. Недавно узнал, что Иван Скрипкин умер.

Юрий Власов. Мой не только однокашник, но и одноклассник по городской неполной средней школе на Ильинке. Отличник учебы. От всяких рискованных мальчишеских предприятий держался подальше. В 1940-м году был премирован редкой в детдомовской жизни путевкой в Артек. Вместе мы поступили в 1941 году учиться в Рыбинский авиационный техникум. Но после прекращения в начале ноября того же года занятий в техникуме, в связи с эвакуацией его в Уфу, Юрий Власов возвратился в Ростов, где у него были какие-то дальние родственники, очень бедные. Проработал в Ростове до призыва в армию на каком-то местном предприятии. На фронте погиб.

Много, много лет спустя, в 2004-м году в телефонном разговоре с бывшей нашей детдомовкой Тамарой Хмелевой узнал, что они с Юрием Власовым работали вместе в 1942 году в Ростове на одном предприятии разнорабочими, сколачивали ящики для снарядов. Рассказала она о том, что Ю. Власов был страстно влюблен в одну нашу очень красивую детдомовку И.М., постоянно только и говорил о ней. И только после этого разговора я понял, что он вернулся в Ростов ради неё, чтобы быть поближе к ней. Но все говорит о том, что та страстная любовь не была взаимной. Такие люди с непреодолимой тоской в сердце всегда погибали рано.

Тамара Хмелева, личность тоже преинтересная. Детдомовка с восьмилетним стажем (1932 — 1941 годы). Была боевой, отчаянной, хорошо училась, с мальчишками часто дралась. Вместе с тем была доброй и искренней. Хлебнула лиха сверх меры в годы войны, оставшись с ребенком на руках без крыши над головой, без специальности. Муж, машинист паровоза, после крушения воинского эшелона, который он вел, оказался в заключении. И все же выдержала все, воспитала, вырастила прекрасную, заботливую дочь. После войны семья восстановилась, жизнь наладилась, но ненадолго. Снова следуют удар за ударом. Погибают на рыбалке и муж, и муж дочери. Позднее тяжело больная.,, прикованная к постели на руках у дочери и внука в Братске. Просила не писать о ней ничего, особенно о детдомовской жизни. Летом 2004 года умерла в далеком Братске.

Ванька Самойлов. Мой одногодок, в детдом поступил вместе еще с двумя своими братишками, меньшими по возрасту, кажется, в 1936 году. Смелый, отчаянный парень. Часто с ним водили компанию, нередко спорили, ссорились и даже дрались. Однажды даже «сошлись» на крыше основного жилого здания, бывшего когда-то архиерейскими покоями. В пылу кулачного боя чуть не свалились оба с крыши, из-за чего согласились на ничью. В 1940 году Иван, что называется, выкинул номер — выстрелил в себя из дробовика, по слухам — из-за девицы.

Хорошо помню тот день. Весть о том, что «застрелился Ванька Самойлов» долетела до нас, когда мы играли в футбол у монастырской ограды. Побежали — лежит бледный, в крови. Подхватили под руки, потащили в хирургическую больницу, расположенную рядом с монастырем. Подтащили к двери больницы, неистово стучу, дверь распахивается, вылетает сестра и ничего не видя в ярости врезает мне по физиономии. Это потому что наши малыши, часто, возвращаясь из города, дергали за звонок, стучали бездумно в дверь и убегали. Тут же, придя в себя, сестра, увидев окровавленного парня, запричитала: «прости, миленький, прости»...

Долго лечился наш Иван в больнице, простреленное легкое так и не зажило, постоянно гноилось. В таком состоянии его и выписали из больницы обратно в детдом. Там он несколько месяцев пробыл в лежачем положении, легкое так и не затянулось. В конце концов отправили его всего перекрюченного в инвалидный дом, в богадельню, как тогда говорили, в недалекое от Ростова село Варницы, по преданию — родину Сергия Радонежского. Больше о нем я ничего не слышал.

Мишка Барышев. В середине 1930-х — высокопрофессиональный вор — карманник, пользовался большим авторитетом у воров-профессионалов. Водил компанию со многими бывшими детдомовцами, посещавшими по старой памяти Яковлевский монастырь, имел среди них постоянных покровителей. По натуре своей был не злой, добродушный.

Но одно время стал почему-то ко мне цепляться. Был он старше меня, выше ростом, значительно плотнее по комплекции. Однажды, поздно вечером, когда я уже засыпал, пытался у меня сонного что-то вытащить из под подушки. Я это почувствовал, вскочил, ударил его, вызвал тут же «сойтись».