Ричард Длинные Руки – фрейграф

Она вздохнула.

– Сама удивляюсь своей доброте.

– Мы похожи, – сообщил я.

Глава 17

Тело ноет от тяжелого и дальнего полета, Мириам и спасенная вроде бы наконец заснули, успокоившись, в своей норке. Я растянулся посреди пещеры и тут же провалился в тяжелый сон, когда перед глазами стереоскопическая карта превращается в двухмерную, где горы опускаются и напоминают о себе только коричневым цветом, реки вилюжатся прихотливыми змейками, а со стороны Брабанта идет пунктир наступающего крестоносного войска.

Проснулся в странном ощущении, что у меня под мышкой что-то теплое и мягкое. Не открывая глаз, прислушался, медленно повернул голову и чуть-чуть сдвинул крыло.

Тесно прижавшись ко мне, мирно спит, свернувшись калачиком, принцесса. Детское личико разрумянилось, губки припухли и капризно надулись, но улыбается во сне, даже пробормотала что-то и крепче вцепилась в мою шерсть: изнутри на крылья я нарастил мех, не для тепла, конечно, с его помощью полет совершенно бесшумен, как у совы или летучей мыши.

Как бы ее не перепугать, вертелось в голове ошарашенное. Да и вообще, как сюда попала, дурочка, теперь заикой станет, снова пять раз в обморок упадет…

Ее ресницы затрепетали, она сладко зевнула и распахнула глаза. Я не успел отстраниться, она вздрогнула, потом с усилием улыбнулась.

– Прости, – сказала она нежным и вместе с тем капризным голосом, – но там на шкурах так жестко и холодно. А ты такой теплый…

– Гм… – пробормотал я, – ага, ну да… я такой…

– Прости, я ночью перебежала к тебе, но ты не проснулся, так что я тебя не побеспокоила…

– Нисколько, – заверил я.

В проеме убежища Мириам показалось заспанное лицо гордой дочери степей. Я видел изумление в ее глазах, принцесса просто не понимает, что дракон – это зверь. Когда ей вчера сказали, что это свой, она так и приняла это, что свой, даже не задумавшись, что и свои могут быть опасными.

– Доброе утро, Мириам, – прорычал я. – Ты это хотела сказать? Или у вас, надменных властителей песков и чертополоха, не здороваются по утрам?

– Доброе утро, – проговорила она с угрозой. – Если ты знаешь, что это такое.

– Знаю, – сообщил я.

– Что это там, а?

Я посмотрел по сторонам, на темный свод, оглянулся в сторону сверкающего солнечным утром входа в нашу темную пещеру.

– Где?

– У тебя под крылом!

– Нам хорошо, – ответил я нагло. – Тепло и мягко. А тебе?

Она медленно вышла к нам, на щеке отпечатался багровый рубец, в покрасневших от долгой бессонницы глазах разрастается злость на доверчивую дурочку, что даже не понимает, куда заползла в поисках тепла, хлебнет горя… если переживет следующие полчаса.

Принцесса сладко зевнула, как пушистый и ласковый котенок, грациозно потянулась и медленно села. Пальцы правой руки ощупали растрепанную прическу, в вытаращенных глазах, с утра особенно чисто голубых, появились недоумение и обида.

– Что у меня с головой?

– Хорошие волосы, – похвалил я. – Могли бы оторваться, мы летели, как стрелы из замкового арбалета!

– Но все перепуталось, – сказала она с отчаянием, глаза наполнились прозрачными слезами. – Кто мне их расчешет? И заплетет?

Я сказал задумчиво:

– Наверное, я. Больше некому.

Она посмотрела на меня с удивлением.

– А ты сможешь? У тебя такие лапы…

– Придется, – ответил я со вздохом. – Мириам не станет. Она гордая! Дочь акына, саксаула и протяжных песен. И вообще – дикий человек.

Мириам сказала сердито:

– Перестань издеваться над ребенком.

– Какой ребенок? – возразил я. – Она почти замужем. Значит, умная. Вики, ты же умная?

– Умная, – подтвердила Вики. – Все об этом говорят. Но вообще-то я больше красивая.

– Это заметно, – сказала Мириам едко. – Слушай, рептиль, ты как… в хорошем настроении?

– Костлявых не ем, – заверил я твердо.

– Хорошо…

Она вышла медленно, осторожно, словно все еще готовая при любом подозрительном движении с моей стороны юркнуть в свою норку. Вики смотрела на нее доверчиво, Мириам обняла ее, прижала к груди, баюкая некоторое время, как ребенка, потом отстранила и взялась за ее прическу.

Оказывается, вся эта громада волос скреплена массой шпилек и незаметно перевязана ленточками. Как только их вынули, на плечи, спину и на грудь хлынули водопады чистейшего золота, на стенах заблистали радостные сполохи.

Мириам возилась с ее волосами с явным удовольствием. Я смотрел с интересом, все при деле, Мириам наконец произнесла в пространство:

– Бедный ребенок!

– Какой же бедный, – возразил я. – Вот, все платье расшито золотом! И пуговицы из драгоценных камней…

– Она разлучена с любимым, – пояснила Мириам, – пусть и воображаемым.

– С воображаемым нигде не расстаются, – поправил я.

– Когда натыкаешься на такую вот жабу с крыльями, – сказал Мириам, – все воображение рассыпается. И еще она выдернута из родного гнезда.

– Из гнезда сама выпала, – уточнил я. – Как птенчики в летнюю бурю! Но те не виноваты, а она сама…

– Женщина никогда ничего не делает сама, – сказала Мириам твердо, – мы только реагируем на ваши обиды.

– Как?

– По-разному, – сказала она. – Да, по-разному. Одни дерутся, другие убегают…

– Головой в окно, – сказал я саркастически. – Или с башни! Тоже мне выход!