Ричард Длинные Руки – фрейграф

– Честь дороже жизни, – сказала она надменно. – Но ящерице такое не понять. В общем, Вики нужно поскорее как-то вернуть. Здесь она погибнет, как нежный цветок на палящем солнце. Ярл Растенгерк, наверное, уже убрался в свои проклятые степи…

Я пожал плечами, спина захрустела костяными пластинами, а гребень гордо поднялся, как невысокий парус.

– Возвращай. Я спас ее, это достаточно.

– Ты не спас, – возразила она.

– А кто ее поймал? Она, знаешь ли, тоже, можно сказать, летела!.. Красиво и гордо. И, наверное, осталась бы в песнях и примерах для таких, как ты, дура неграмотная. Хотя нет, ты ж письмо прочла… Признавайся, где научилась? Как Тарзан в лесу?

Она зло ощерилась, словно загнанный в угол зверек, глаза забегали из стороны в сторону.

– Что ты прыгаешь, – сказала она, переходя в атаку, – как мелкий воробей, ты же дракон все-таки, держись достойно. Сам не понимаешь, что спрашиваешь! Ты не спас, а продлил мучения. Спасти – это передать в надежные мужские руки. Чего принцесса и жаждала всем сердцем. Как все мы вообще-то жаждем. Так и случилось бы, не перехвати ты по дурости и жадности письмо! Вики, кому ты писала?

Принцесса сказала печально:

– Своему дяде. Он сейчас в королевстве Дурган обучает местных строить глубокие шахты.

– Ну вот, – сказала Мириам. – Видишь? Дядя, возможно, успел бы ее спасти.

– Как? – удивился я. – Он умеет летать? Да и вообще… Нужно мне было то письмо! Я просто наказал дурака, что, как и ты, вышел за границы дозволенного.

– Люди всегда выходят за границы дозволенного, – отрезала она. – Если бы не выходили…

– То бы жили в райском саду, – вздохнул я.

– Но ты сожрал невинного голубка, – продолжила она неумолимо, – морда ненасытная! И тем самым причинил непоправимый вред.

Я поскреб голову когтями. Мириам невольно сжалась и даже отшатнулась, но осталась на месте.

– Какой же непоправимый? – возразил я. – Она спит под моим крылом! Разве это не высшее щасте?

Она набрала в грудь воздуха, глаза загорелись праведным гневом, а щеки вспыхнули так ярко, что стали цвета ее великолепных волос, но посмотрела на меня, стиснула челюсти и процедила сквозь зубы:

– Да, наверное…

– Ну вот!

Ее серые, как обнаженная сталь, глаза сверкнули холодно и зло.

– Давай подумаем, – предложила она сдержанно, – как ее вернуть.

– Отцу?

– Дяде! – сказала она злобно. – Ты же видел, что отец собирался с нею сделать!

– Хотел передать хорошему человеку, – сказал я рассудительно. – В вечное пользование. Ну хотя бы даже во временное, что тут плохого? Не понимаю… Слушай, женщина, с тобой все в порядке?

Она насторожилась, спросила замедленно:

– Ты о чем?

– Ты о себе так не беспокоилась, – напомнил я, – как об этой пташке! А сейчас тебя прямо трясет. Что с тобой? Взрыв альтруизма?.. Самопожертвование?.. Почему такой резкий и болезненный интерес? Она кто тебе – сестра?.. Дочь?

Она смотрела исподлобья, заколебалась, я чувствовал, что готова что-то сказать или в чем-то признаться, однако после молчания пробормотала:

– Опять град вопросов, будто и не дракон, а какая-то мелкая ящерица… Несолидно.

– Ты не ответила, – напомнил я, она угрюмо молчала, я сказал великодушно: – Ладно, оставим это на потом, но обещаю – еще вернемся. Что за дядя и где он обитает?

Она ответила незамедлительно:

– Как только принцесса сказала, что письмо адресовано дяде, я могу сказать, где он находится.

– И что? – спросил я саркастически. – Вот я щас понесу эту вот… этот цветочек, вручу ее дяде и скажу: на, теперь заботься сам?

Мириам сказала угрюмо:

– А разве не это правильно?

– Нет, – сказал я твердо.

– А как?

– Супротив родительской воли низзя, – отрезал я. – Они старые, дольше жили, лучше знают.

– Но Вики не любит ярла Растенгерка! Ту сволочь вообще никто не свете не любит и любить не может!

– Стерпится, – заявил я безапелляционно, – слюбится. Ты лучше скажи, какой тебе в этом интерес?

Она взглянула на меня с откровенной злостью.

– Ты же сказал, что оставим это на потом!

– Так уже сколько времени прошло? – удивился я. – Вот «потом» и настало!.. Ответствуй, а то сожру!

Она поморщилась, но не спросила, в самом ли деле готов сожрать, то ли меня не хочет ставить в неловкое положение, то ли сама еще не до конца уверилась в моем миролюбии.

Принцесса оглядывалась по сторонам, глаза распахнулись, как настежь открытые окна.

– Как отсюда далеко видно… И как красиво!

Мириам вздохнула, а я сказал в пространство:

– Я одного не понимаю…

– Чего? – спросила Мириам. – Чего ты не понимаешь, ящерица, если ты не понимаешь всего?

– Я не понимаю самого главного, – сказал я твердо. – Когда вы кормить меня будете, такого красавца и главу семьи? Пусть даже временной. Это весьма даже как-то непонятно. Я на вас удивляюсь, где ваши инстинкты?

Мириам подумала, нехотя кивнула.

– Ладно, вообще-то позавтракать стоит. И эту жабу бородавчатую покормить заодно, а то квакать разучится. И комаров ловить не сможет.

Принцесса смотрела на нее огромными, как блюдца, глазами, не все разумеют такой странный юмор, потом перевела взгляд на меня, и я ощутил, как по мне прошла теплая волна покоя и ласки.