Ричард Лаймон. Рассказы.

— НЕТ! НИКАКИХ, БЛЯДЬ, УГОЩЕНИЙ ДЛЯ ВАС, КУЧКА ДОЛБАНЫХ ЗАСРАНЦЕВ! А ТЕПЕРЬ УБИРАЙТЕСЬ С МОЕГО КРЫЛЬЦА!

В этот момент Киллер Джо одной рукой потянулся к плащу, а другой рывком открыл дверь.

Если дверь и была заперта, замок не выдержал.

Женщина закричала: — ЭЙ, СЮДА НЕЛЬЗЯ…!

Киллер Джо переступил порог, женщина попятилась назад, но недостаточно быстро и я на мгновение увидел топор, зажатый в чёрной кожаной перчатке Джо, а затем он взмахнул им вперёд и вниз, глубоко вонзив его в лоб старухи.

Это всё, что я видел.

Думаю, я видел больше, чем многие. Потом мы убежали.

Мы были примерно в квартале от дома и всё ещё бежали, некоторые девочки кричали, когда я быстро пересчитал людей.

Семь.

Включая Донну.

Не считая Киллера Джо.

Джо всё ещё был в доме, когда мы убежали.

Больше мы его не видели. Его так и не опознали и не задержали.

Это было очень давно.

После этого я больше никогда не ходил выпрашивать сладости. Не ходили и Донна, Джимми и Пегги. Не знаю как Ник, Элис и Олив, и мне всё равно.

Теперь у меня есть свой ребёнок. Я не хочу, чтобы она пропустила странное, чудесное и пугающее удовольствие наряжаться и ходить по домам в ночь Хэллоуина.

Сладость или гадость…

Иногда то, что происходит на Хэллоуин ‒ это самое лучшее, что может быть.

Иногда нет.

Джуди согласна.

— Какого чёрта, — говорит она, — давай пойдём с ней и покажем, как это делается. Джуди не Донна, но она по-своему потрясающая, а у меня есть воспоминания…

Перевод: Константин Хотимченко

Моё любимое воспоминание о Хэллоуине: Хэллоуиновский Санта

Richard Laymon. «My Favorite Halloween Memory: The Santa of Halloween», 2000

В пятидесятых, когда я был ребёнком из чикагского пригорода, первый снегопад в году всегда шёл на ночь празднования Всех Святых в нашей церкви. О самом праздновании я помню немного, только то, как мы пытались ухватить зубами яблоки. Но после этого, когда мы возвращались туда, где оставили машину, в свете уличных фонарей сеялся лёгкий белёсый снежок.

Обычно это случалось за неделю перед Хэллоуином или раньше и выпавший той ночью снег никогда не оставался надолго, но, когда выпадал, он был особенным. А когда наступал Хэллоуин, снег всегда уже исчезал.

Когда я был ребёнком, на сам Хэллоуин снег никогда не шёл. Как правило, в хэллоуиновскую ночь было ветрено и прохладно, по улицам и дворикам шуршали листья. В воздухе всегда ощущался запах гари. Дым от листьев, которые совсем недавно сгребли с тротуаров в кучи и подожгли, дым из каминных труб всего квартала, сладкий дым от верхушек тыквенных фонарей, обгорающих от пламени свечей внутри и резкий запах жжёной пробки, которой мы чернили лица, когда выходили бродить в ночи.

Жжёная пробка — самый любимый грим, по крайней мере, у нас с братом. Хотя мы и были бойскаутами, но никогда не могли всё подготовить до наступления Хэллоуина. Мы с Бобом всем сердцем предвкушали Хэллоуин, но в нашем семействе частенько возникали противоречия в том, когда именно

тот наступает. Когда наконец-то приходил вечер сладостей или гадостей, мы редко оказывались к нему готовы.

Весь день, как припев, раздавалось: «А что ты наденешь на „сладость или гадость‟?»

«А кем ты будешь?»

«А как ты пойдёшь?»

В ответ, как правило, звучало: «Без понятия, а ты?»

Когда, выбирая костюмы для мальчиков, мы дотягивали до последней минуты, то обычно решали выйти в ночь, нарядившись пиратами или бродягами. Чтобы «пойти в образе», нам требовалось лишь немного старой одежды: для бродяги — палка, узелок и одна из старых папиных шляп; для пирата — бандана и одна из маминых серёжек-колечек. И бродягам, и пиратам нужны были верёвочные пояса. И, конечно, жжёная пробка на лицах.

Дома у нас всегда имелись пробки, но я точно не знал, откуда они брались. В те времена мои родители не пили вина — мы жили в доме на две семьи, с двоюродной бабушкой, никогда не берущей в рот ни капли, и её кузиной, состоящей в Женском Союзе Трезвости. Хотя источник пробок оставался для меня загадкой, их всегда можно было найти где-нибудь в доме.

В конце концов всё было готово для похода за сладостями, а мы с Бобом ждали, пока мама держала краешек пробки в огне. Она позволяла пробке немного обгореть, затем тушила и наносила на наши лица чёрные разводы, как у бродяг или пиратов. Пробка была тёплой (иногда слишком тёплой) и жёсткой, сухо шуршала по нашей коже и пахла гарью.

Хотя мы часто выходили под видом бродяг или пиратов (но никогда и тех и других сразу), иногда наши костюмы были не такими уж самодельными.