Риф

Перед экзаменами я уговорил Женю с Игорем съездить к Сиро сплавать. Мы вернулись с Рифа затемно, как и раньше. Приготовили с Сиро осьминога, лангуста, запили все это ромом «Каней». А в понедельник в школьном автобусе Игорь толкнул меня и шепнул, указывая на девушку-водителя: «Знаешь, кто это?» Я сказал, что нет. «Да ты что? Это же Хуанита!» — «Кто?» — «Ху-а-ни-та, — прошептал Игорь, тряся у подбородка растопыренной пятерней, — ты что же, не помнишь? Мы вчера видели ее у Сиро. Это же новая девчонка Сиро!» Я непонимающе посмотрел вперед, где сидела спиной к нам девушка с черными ниже плеч волосами, и внезапно почувствовал, что вот-вот весь этот мир, вся его душная влага, все миазмы цветения, негритянки, склепы-ходы, белые кам-ни, аллеи королевских пальм, музыка Багамских островов и огромный уплывающий мероу — все обрушится сейчас на меня, утопит и задушит, уничтожит чужака, зачем-то пони-мающего испанскую речь, только за то, что я понял: что есть такое и что значит этот мир. «Ху-а-ни-та…» — прошептал я про себя еще раз. Я сжал пальцы в кулаки, тело напряглось

— блаженство сидеть в школьном автобусе и ехать, не выучив английский! Блаженство смотреть в окно и видеть тысячи чужих лиц. Никто не знаком мне, а я — я знаю себя. Я почти уже сплю — так мне хорошо. Я вспоминаю. Такое было у меня уже один раз: океан, поблескивающий от солнца, до которого можно допрыгнуть, я плыву куда-то в школу или к маленькой мулатке по имени Хуанита. Хуанита… Какое кофейное, какое бесконечно банановое, лимонно-манговое и кокосовое имя. Кокосы, кокосы, кокосы, запахи темноволосых девушек в переполненном транспорте, танцующие ноги в шортах, вкус жареных бананов, тень на подбородке, пляж, кафетерии, ледяное пиво в бутылках, ожидание карнавала в карнавальную ночь, рассказы, истории, маленькие квартирки в маленьких домах, водители, ездящие без прав, машины марок всех стран мира прошлых лет, каменный малекон и крепость «Эль-Моро», прогулки влюбленных по парапету набережной, прибой, мороженое, сладкий табак, курящие дети, влюбленные старики.

Я иду. Иду по прохладному розовому песку, разрисованному крабами и ночными черепахами. Я пошатываюсь. Я тащу добычу: маленьких мероу, маленьких окуней, кальмара и лангуста. Из маяка выходит сонный Сиро. «Ого-го, Павлик! Ты что же, ночью охотился?» — «В три часа утра вода на Рифе спокойная, Сиро. А мне не хотелось спать. Знаешь, как здорово возвращаться до того, как начались волны? Я сегодня видел большую черепаху. И видел летучих рыб, прямо огромных, они перелетали над моей головой, когда я плыл. Я даже стрелял по ним и оборвал фал, еле потом стрелу нашел. Слушай, Сиро, а ведь ты обещал взять меня за Риф. Я специально приехал». — «Давай после карнавала, — сказал Сиро. — Ты ведь тоже поедешь?» — «Не знаю», — ответил я. В эти дни, в июне, в городе начинался карнавал, три-четыре-пять дней никто не работает, все танцуют. Даже те, кто продает пиво, ром и рефреску, тоже, наверное, танцуют, праздник начинается у всех: несколько летних ночей, а потом вся Гавана спит. Я спрашивал у Сиро, что значит здесь, в Латинской Америке, карнавал. «Мы любим веселиться», — отвечал он. «Но и я люблю… Мы тоже любим», — говорил я, чувствуя неуверенность, что говорю от имени всех. «У вас все-таки другое, — говорил мне Сиро. — Вот ты, например, Павлик. Ты стоящий охотник, и мы после карнавала обязательно сплаваем за риф. Но ты стесняешься. Вы, русские, всегда стесняетесь. Во всем как-то застенчивы. Потому-то у вас и нет такого, чтобы вся страна бросала работу и шла танцевать». — «Ну конечно, — отвечал я, слегка задетый, — это только у вас на улице ко мне может подойти какой-нибудь парень и запросто взять орехов из кулька в моей руке. У нас так не делают. У нас это знаешь как называется?» — «Знаю, знаю… — Сиро улыбался, — за-ком-плек-сованность? А?» Он произнес это слово по-русски и засмеялся. «Кстати, тебе надо поучиться танцевать у Хуани-ты, мы ведь поедем смотреть карнавал втроем и…» — «Хуа-ниты? — я вздрагиваю. — Она что, здесь?»

«Она — здесь», — говорит чуть сиплым, будто бы простуженным голосом черноволосая девушка, высовывая голову в дверь. Она выходит на каменный порог босиком, в длинной футболке. Смуглая кожа, глаза прищурены — глаза индианки. «Привет, ниньо», — говорит она, подходит ближе. Она маленькая, намного ниже меня. Подойдя вплотную, Ху-анита складывает руки за спиной, встает на цыпочки и, чуть опершись о меня упругой грудью, — я покачнулся — целует, почти попадая в губы. Вдруг закружилась голова. Я чувствую, как пахнет кофе, крепким, черным. Голова меня кружится так же, как в тот день, когда я впервые закурил. Я говорю, зачем-то тоже стараясь сказать сипло: «Привет, Хуанита…»