Рихард Феникс. Море. Книга 3

— Знаешь… Я не хотел тебя расстраивать.

Феникс опустил голову, ткнулся лбом в плечо друга.

— Не умирай, Урмё. Не надо.

— Если бы я этого хотел… — горько ответил тот, похлопав Нолана по спине.

* * *

Алек

— Ты чего хмурый такой выкатился? Неужто старейшина сказала тебе всякого, голову задурила? Ты брось это, паря! Тебе о мече думать надо, сродниться с ним, как с братом. Шибче! Чтоб как часть тебя был, как продолжение руки. Хэй, паря! Ау-у! Идрить тебя! Соржент, лови его, он не в себе.

— О-оп!

— Ты куда это ластами загребаешь, утёнок? Что случилось, что стряслось? Ну-ка, встряхнись.

— Стукнуть его, а, Пильчак⁈

— Не, погодь. Приходит в себя. В глаза смотри. Видишь меня? Слышишь? Сколько пальцев показываю? Правильно! Один. Средний. Чего, колись, бабуля тебе наговорила, что ты такой смурной?

Алек обвёл мутным взглядом рыжебородых близнецов, увидел за их спинами статую Феникса посреди Скрытой деревни, разложенные перед ней на тряпице мечи, ножны, сумки. Мысль, проскользнувшая юркой белкой, заставила мальчика выпутаться из крепко держащих рук и броситься к статуе. Там, у её подножия, били два ключа. Один с водой обычной, а другой — забвения.

Вот к тому, второму, и стремился попасть Алек, пока свежа беседа, чтобы забыть её разом и больше не вспоминать.

— Навались! — гаркнул сзади кто-то из братьев, и руки, казалось, не четыре, а целая жёсткая дюжина, прижали Алека к земле. — Не сметь забывать! Раз бабуля тебе какую тайну рассказала, так и храни её. Важное — пригодится. Бабуля просто так словами не разбрасывается.

— Отпустите! — прошипел Алек, бьясь в оковах рук. — Она ж мне буквально сказала, что я должен с собой покончить в этом проклятом вулкане! За что мне это? За что?

— Так это ведь повод найти кого на эту стезю.

— Точно! Чего зазря?

— Ты, паря, не буянь. Головой думай. Не только в неё ешь, да косицы на ней заплетай, а ещё и думай. Говорят, помогает.

— От чего?

— От смертушки преждевременной.

Его отпустили, подняли, отряхнули, дали меч и до позднего вечера выколачивали всю дурь, пока усталость не стала источником забвения.

Под ночь, после ужина, что лез с трудом, братья проводили Алека до комнаты вручили меч в крепких ножнах и сумки со словами: «Мы знать не знаем, когда тебя призовут. Посему будь готов. Надень это. Меч возьми. Барахло своё, какое есть, поскладывай, да не снимай сумку с себя. Хоть спать будешь, хоть что». Говорил как всегда Пильчак, а Соржент с умным видом кивал, да всё чесал багровый шрам через глаз. Обнялись напоследок.

— Бывай, паря. Коль повезёт, свидимся утром, — ухмыльнулся в бороду Пильчак и вышел, а брат остался.

Как только закрылась дверь, Соржент глянул искоса на Алека и забубнил непривычно долго, сжимая один кулак другим:

— Ты это… Если убить придётся кого, три раза подумай. Хорошо подумай. И потом ещё разок. Так вернее. Ведь привыкаешь. Рука привыкает, голова тож, коль часто живое рубить. Сначала ж всегда за благое дело, за правду там, за честь, за своих. Привыкаешь. Потом уже разницы нет, кого и за что. Обычное дело становится, как отлить. Паршиво от того на душе. Пачкаешься внутри. Не смыть. Совесть ест, если осталась. А у тех, кого убиваешь, тоже семьи есть, друзья, надежды там всякие. Оно ж всё возвращается. Ну… — Он неловко облапил Алека за плечи и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

На соседней кровати проснулся Гарг, протянул небольшой узелок:

— Это тебе от нас с сестрой. Тут денег немного. Возьми. Хороший ты парень, добрый. Не след тебе пропадать.

И Алек, получивший за пять минут подарков и добрых напутствий больше, чем за всю свою жизнь, разрыдался.

Глава 73

Новый знакомый

Шаги по щербатой винтовой лестнице маяка призвали сонное, гулкое от многолетней пыли эхо. Оно пошумело и стихло, когда человек, пробывший здесь несколько дней, покинул после полудня своё убежище и направился через лес к узкому проходу в скалах, за которыми лежал небольшой портовый город.

Зелёный шарф струился поверх жёлтого плаща, рукава ярко-красной вязаной кофты так и норовили зацепиться за низко висящие ветви, к синим штанам, заправленным в коричневые ботинки без шнурков, липла пыльца цветов, растущих вдоль тропинки, множество украшенных тёмных косичек лезли в лицо, щурились весельем золотые глаза, выглядывая верную дорогу.

Человек уже был в этом маяке два года назад, но возвращался в одиночку впервые. В тот раз с ним были друзья, натворившие дел неподалёку. Помнится, прятались так, что даже сбрили свои приметные рыжие бороды, за которые их и прозвали Ржавыми. В городе за скалами друзья просили у кого-то защиты, но человек в пёстром прибыл слишком поздно и не успел к знакомству с покровителем, лишь помог им вернуться домой. С тех пор бороды отросли, амбиции поутихли, и проблемы, которые чуть было не принесли в родную деревню, растворились во времени.