Рико, Оскар и разбитое сердце

– У нас ничего не происходит, – ответил я. – Кесслеры, РБ и Юле с Массудом скоро вернутся из отпуска. Зато Кислинг и Бюль только-только уехали – Кислинг на своем «порше», а Бюль в спецотпуск.

– А когда он вернется – ну, Бюль?

– Не знаю.

Я не стал говорить, что ужасно злюсь на Бюля. Тогда Оскар понял бы, как сильно мне хочется, чтобы Бюль стал моим папой. А говорить с ним про пап прямо сейчас было бы совсем некстати.

Пока что Бюль не прислал нам с мамой из отпуска ни одной даже самой малюсенькой открыточки. Как будто просто взял и про нас забыл.

– А как поездка на мотоцикле с твоим учителем? – спросил Оскар.

Я лизнул мороженое и пожал плечами.

– Мы ездили за город. Там растет только кукуруза в направлении на юг. А хомяки на людей нападают?

– Нет. Ты что, видел хомяка?

– Нет.

– Так я и думал. Хомяки ведь очень… Ох, гадство! Все-таки она положила мне лимонное!

Я с интересом посмотрел на Оскаров стаканчик.

– Пойдем обменяем?

– Не-е, лучше не надо. Если только заикнемся об этом, тетенька нас точно убьет и выскребет ложкой весь наш мозг из черепушки.

– Столовой или чайной? – с беспокойством спросил я. Мозга у меня и так не очень много, чтобы жертвовать хоть какой-то его частью.

– Ну, той, которой она все время щелкает… выскребалкой… ковырялкой… как угодно.

Оскар наклонил стаканчик и очень тщательно осмотрел содержимое. Он чуть не ткнулся носом в лимонный шарик. Потом довольно хрюкнул.

– Ну, они хотя бы лежат в правильном порядке.

Он продолжил поедание мороженого, внимательно следя за тем, чтобы лимонное и фисташковое не смешивались. Как будто они могли от этого взорваться.

– Я рад, что мы пойдем играть в бинго, – вдруг объявил он. – И что можно будет у тебя ночевать. Я ждал этого все две недели.

Рот у меня сам собой расплылся до ушей. От нахлынувшего счастья я ничего не мог сказать! Это и было главной фишкой всего дня: сегодня вечером Оскар вместе со мной и мамой пойдет играть в бинго к «Седым Шмелям». А потом будет у меня ночевать. Когда твой лучший друг ночует у тебя – это самое-пресамое суперское, что только можно себе представить! Мама заранее договорилась по телефону с папой Оскара. Еще до того, как он потащил его в Данию.

Мы продолжали поедать мороженое. У Оскара дело шло быстрее, хотя шариков было больше. Я прикинул, не взять ли еще пять раз шоколадного? И хватит ли на это денег? А потом спросил:

– Мадагаскар – это где?

– У восточного побережья Африки. – Оскар подцепил ложечкой порядочный кусок ванильного. – Это остров.

Я задумался о людях, которые ковыряются в мадагаскарских ванильных лианах кактусиными иголками и до обидного мало получают. Вот если бы все запротестовали и перестали покупать искусственную ваниль, которую подмешивают в мороженое, может, мадагаскарцам удалось бы зарабатывать получше. С другой стороны, на солнечном острове, покрытом орхидеями, им и так живется не слишком плохо, а…

– Есть у тебя цент? – спросил Оскар.

Я побренчал в кармане кучкой мелочи в два евро двадцать восемь центов и выудил один цент. Оскар взял его, потер между пальцами и кинул через плечо. БУЛЬК! Я повернулся и посмотрел в воду. От упавшей монетки она пошла маленькими волнами. От них ослепительно отражалось солнце, но я все равно смог разглядеть на дне фонтана много-много монеток. Я снова повернулся к Оскару.

– Зачем ты так сделал?

– Это приносит удачу и счастье, – сказал он.

– А почему бросил через плечо?

– Потому что за удачей и счастьем нельзя гоняться, и смотреть на них в упор тоже нельзя.

– Кто так сказал?

Оскар пожал плечами и облизал ложечку с тирамису. Я еще раз порылся в кармане, нашел монетку в два цента и бросил ее через плечо в фонтан. И тут же обернулся посмотреть. Монетка шлепнулась в воду и ушла на дно.

– С ума сошел, – сказал Оскар рядом со мной, не оборачиваясь. Это прозвучало как «Ну ты рисковый парень». – Только потом не жалуйся, если что-то пойдет не так.

Я посмотрел на него поверх двух оставшихся шариков шоколадного.

Кажется, момент подходящий, чтобы спросить кое о чем. Это не выходило у меня из головы с тех пор, как мы с мамой чуть не поссорились из-за ток-шоу.

– Оскар? – начал я медленно.

– М-м?

– Раз твоему папе непременно хотелось, чтоб тебя показывали в ящике, из-за денег и вообще, а ты не хотел, почему ж он тогда… Ну, в смысле, он мог бы и сам пойти, без тебя.

– Они сказали, что приглашают только меня.

Оскар потыкал ложечкой в шарик фисташкового.

– Папе трудно общаться с людьми. Поэтому его и не позвали.

Задать следующий вопрос я едва решился. А ведь он был куда важнее первого и уже две недели висел у меня на душе. Словно гиря. В больнице я думал, что привыкну к этому. Но все-таки не привык – гиря становилась все тяжелее и тяжелее. Я глубоко вздохнул.

– Оскар? – еще раз сказал я. Он только поднял голову. – Сними очки. Мне надо тебя кое о чем спросить.

Оскар снял очки. Его зеленые глаза смотрели на меня выжидающе. Я видел, как черные круглые штучки в них сначала сузились. И тут же снова расширились. Оскар втянул воздух носом, а потом сказал:

– Она не умерла.

– Кто?