Рим и Карфаген. Мир тесен для двоих

«Сципион не видел у воинов, находившихся под командой Пизона, никакой привычки к порядку и дисциплине, но что они приучены Пизоном к лености, жадности и грабежам и что им сопутствуют множество мелких торговцев, которые, следуя за войском ради добычи, делали набеги вместе с более храбрыми, выходившими на грабежи без приказания, хотя закон во время войны считает дезертиром всякого, уходящего дальше, чем можно слышать звук трубы, так как, какое бы несчастье ни случилось с ними, все ставится в вину полководцу, а все, что они награбят, дает им новый повод к ссорам и бедам; ведь многие, гордые тем, что они награбили, начинали презирать товарищей по палатке и прибегали к недозволенным побоям, ранениям и человекоубийствам. Заметив это и не надеясь когда-либо одолеть врагов, если не одолеет своих собственных воинов, Сципион созвал их на собрание».

Новый консул пытался образумить воинов словами; а чтобы пламенная речь возымела должное действие, он подкрепил ее делами. «Сципион тотчас выгнал множество бесполезных людей и с ними все лишнее, бесполезное и служившее только для роскоши. Когда таким образом войско было очищено и ему был внушен спасительный страх, оно быстро стало выполнять приказания». Так консул навел порядок в армии, и только после этого занялся Карфагеном. Его целью стали Мегары – предместье Карфагена, опоясанное стеной.

Операция была проведена блестяще. Ночная темнота позволила в двух местах неприметно приблизиться к стенам. Один отряд, когда был обнаружен врагом, произвел столько шума, «что в первый момент карфагеняне были поражены страхом». Однако это был лишь отвлекающий маневр, и основные события разворачивались не здесь.

Около ворот Сципион заметил башню, принадлежавшую частному лицу, «находящуюся вне стены и по высоте бывшую равной стене». Консул приказал легионерам захватить это строение, что и было немедленно совершено; затем с башни перекинули шесты и доски на городскую стену, римляне таким путем проникли в город, открыли ворота и впустили войско. Сципион лично вошел в Мегары, а с ним 4 тысячи легионеров. Весь Карфаген охватила паника, хотя противник был ничтожен по численности. Население пригорода устремилось в Бирсу – самую мощную крепость Карфагена. «Поднялся разноголосый крик, некоторые попадали в плен, началось смятение, так что даже те, которые стояли лагерем вне стен города, покинули укрепление и побежали с остальными в Бирсу».

Сципион и не думал развивать успех, который был весьма сомнителен при дальнейшем наступлении по огромному городу с 700-тысячным населением; тем более накануне в Карфаген ввел полевую армию Гасдрубал. О предполагаемых трудностях этого мероприятия Аппиан сообщает: «Так как это предместье, Мегары, было занято огородами, богато плодовыми деревьями ранних сортов и полно терновником и загородками из ежевики и разного вида аканта, а также различными глубокими каналами с водой, шедшими во всех направлениях, то Сципион побоялся, как бы это место не оказалось непроходимым и опасным для преследующего войска, главным образом ввиду того, что солдаты не знали проходов».

У Сципиона был свой план, и он строго ему следовал, не вручая судьбу случайностям, не обольщаясь надеждами на скорый успех, проявляя не свойственную молодому возрасту рассудительность.

В противоположность новому римскому командующему Гасдрубал от неудачи в Мегарах потерял голову и совершил поступок, вызвавший осуждение даже карфагенян. Аппиан рассказывает об одном из страшных эпизодов этой войны: «С наступлением дня, негодуя на нападение на Мегары, Гасдрубал тех из пленных римлян, которые были у него, вывел на стену, откуда римлянам должно было быть хорошо видно то, что должно было совершиться, и стал кривыми железными инструментами у одних вырывать глаза, языки, жилы и половые органы, у других подрезал подошвы, отрубал пальцы или сдирал кожу с остального тела и всех, еще живых, сбрасывал со стены и со скал.

Он задумал поступить так, чтобы исключить для карфагенян возможность примирения с римлянами. Он хотел таким образом привести карфагенян к убеждению, что их спасение только в битве, но вышло для него совершенно обратное тому, что он задумал: сознавая себя как бы соучастниками этих безбожных деяний, карфагеняне почувствовали скорее страх, чем готовность сражаться, и возненавидели Гасдрубала, отнявшего у них надежду на прощение. И особенно совет громко негодовал на него, как на совершившего столь кровавые и злобные поступки при столь великих несчастьях родины. Он же, арестовав, убил и некоторых из членов совета и, действуя уже во всем так, чтобы внушить страх, стал скорее тираном, нежели полководцем, полагая, что он будет иметь безопасность только в том случае, если будет им страшен и, таким образом, трудноуязвим».