Риск, борьба, любовь

Вновь застучали каблуки, и в зале появились незнакомцы в белых халатах. Впереди шел крепкий мужчина средних лет в белоснежной шапочке с вышитым красным крестом. За ним немолодая женщина. Умные светло-серые глаза врача цепко оглядели распростертую на манеже тигрицу и склонившихся над ней беспомощных людей.

— Вальтер Михайлович, к вам! — доложил сопровождавший гостей вахтер.

— Проходите, пожалуйста, доктор!

Василий Харитонович поднял брови и вопросительно посмотрел на меня.

— Это, — пояснил я, — наверное, «скорая помощь».

Ветеринар пожал плечами. Видимо, сообразив, что в подобных случаях обратишься за советом хоть к Богу, хоть к черту, он не стал впадать в амбиции и возражать.

Врач «скорой» осторожными шагами приблизился к клетке.

— Простите, товарищ Запашный, я, вероятно, обидел вас. Но, ей-богу, не со зла, просто не понял вначале.

— Пустяки, — ответил я и через решетку протянул хирургу руку.

Подошел Василий Харитонович, и врачи представились друг другу. Я присутствовал при консилиуме, стараясь среди латинских терминов уловить отдельные знакомые слова. Впрочем, и без слов все было ясно. На лицах врачей появилось выражение безысходности, которое не могли скрыть их вежливые и доброжелательные улыбки. Я почувствовал, что фальшиво улыбаюсь в ответ. Люди есть люди, и, если у них добрые намерения, они всегда договорятся.

— Необходимо обездвижить животное, — сказал прибывший врач. — Как к ней подойти, чтобы сделать инъекцию?

— Не беспокойтесь, — отозвался я, — давайте шприц!

— Вы знаете ее вес? Тогда рассчитайте дозу, а я пошлю машину за снотворным.

Пока мы ждали лекарства, тигрицу так раздуло, что она уже не могла пошевелиться. Тяжело дыша, она стекленеющим взглядом смотрела прямо перед собой. Меня душили слезы. Я метался, не в силах облегчить страдания Риты. То пытался выдавить из-под кожи скапливающиеся газы, то без цели ходил из угла в угол клетки, проклиная и себя, и свое невезение.

Взглянув на часы, я понял, что до отхода московского поезда врачи ничего не успеют сделать. Значит, ехать нельзя. Но вызывает управляющий. И вызывает срочно.

Наконец прибыло снотворное. Я сделал укол и обратился к докторам с вопросом, скоро ли операция. Но оба врача заявили, что никакой операции не будет: Рита безнадежна.

— Животное пухнет на глазах, спасти его нет никакой возможности. Раны слишком глубоки, и, даже если удастся их зашить, газовую гангрену не остановишь. Смерть наступит через несколько часов. Теперь ваша тигрица будет спать и уже не почувствует боли…

— Не стоит так убиваться, — утешал меня ветеринар, — у вас тигров, слава Богу, много. Что поделаешь, обойдетесь без нее.

Прощаясь навсегда, я посмотрел на Риту и заплакал. Туловище ее разбухло, увеличившись на добрую половину, лапы стали толстыми, будто ноги носорога…

Я не мог поверить в страшную правду. Как же так?! Еще какой-нибудь час назад все было хорошо, Рита была здорова, рычала, прыгала через меня… А теперь…

Не в силах видеть муки гибнущего животного и предчувствуя новую беду, подстерегающую меня в Москве, я решил немедленно выехать навстречу своей судьбе.

Уезжал я с чувством невыполненного человеческого долга. Несколько раз порывался вернуться и дождаться смерти Риты. Но, понимая, что уже ничего не смогу исправить, заставил себя сесть в поезд.

На следующий день в главк позвонил Ионис и сообщил, что через три часа после моего отъезда Рита пала. Горло служащего перехватили рыдания, и, не договорив, он бросил трубку.

Так я стал убийцей.

Оказалось, в Москву меня вызвали «на ковер». Ведущие специалисты в области дрессуры требовали дать объяснения по поводу задержки выпуска аттракциона. И я уже в который раз был вынужден рассказывать о микроспории, отсутствии штата служащих (дополнительную ставку, на которой так доблестно трудились три проститутки, давно ликвидировали, а Гасюнас бюллетенил уже больше месяца), перебоях с кормами и прочих своих неприятностях. О том, что я мучаюсь уже два года, преодолевая препятствия, а это куда тяжелее, чем дрессура.

Меня обвиняли во всех смертных грехах, в том числе и в гибели Риты, о чем узнали с моих же слов. Из всех собравшихся за начинающего укротителя заступился лишь один Валентин Иванович Филатов. Знаменитый создатель «Медвежьего цирка» доказывал, что, защищаясь, убить животное может даже опытный дрессировщик и что происшествие в Иванове — не более чем несчастный случай. Но все было тщетно. Мне закатили строгий выговор с предупреждением.

Когда судилище окончилось, я остался с глазу на глаз с управляющим Союзгосцирка.

— Ну что, — сказал Феодосий Георгиевич Бардиан, метнув на меня острый взгляд из-под бровей, — как видишь, все «звезды» дрессуры против тебя.