Ритка

Она так много думала об этом, что в конце концов ее осенило: Андрей не понимает, не догадывается даже, что кто-то из окружающих может нуждаться в его внимании. Вот как человек, лишенный слуха, не слышит, слепой — не видит… При мысли об этом ею вдруг овладела такая жалость к Андрею, что она простила ему все. С этого часа она словно сразу, вдруг, внезапно повзрослела. Во всяком случае, в ее отношении к Андрею теперь появилось что-то от старшей сестры, за каждым его словом, поступком она видела теперь эту его слепоту. Она не знала, что такое явление называется душевной, нравственной неразвитостью, но видела ее, эту неразвитость, и жалела Андрея, как жалеют горбатого или одноногого человека.

И все же… Порой в «берлоге» собирались одни парни. Пили, курили и очень много спорили. Чаще всего о марках автомашин, мотоциклов, магнитофонов. От этих споров у Ритки начинала болеть голова. И еще ее удивляло, как можно столько времени, по пять-шесть часов, тратить на пустопорожние разговоры?

Кипятила для приятелей чайник, бегала в магазин за колбасой и водкой. А потом, когда они расходились, мыла заплеванный и затоптанный пол. Совсем как мать после попоек отца с «дружками». Это было настолько похоже, что старалась не думать об этом.

Боялась думать. Боялась, что если обдумает, захочется что-то изменить. А что можно изменить? Да и что у нее останется, если она перестанет бывать в «берлоге»? Школа? Она все больше отвыкает от школы и всего того, что связано со школьной жизнью. Книги и те совсем забросила. А когда-то не могла обойтись без них и одного дня.

Дом? Отец вроде бы стал пить меньше, его поставили на стройке не то бригадиром, не то десятником, это льстит его самолюбию, он все напоминает об этом матери, дескать, не такой уж он забулдыга, каким она выставляет его перед людьми. Но к дочери он по-прежнему не проявляет ни малейшего интереса, так же, как его по-прежнему выводит из себя хныканье Димки. А у матери одна забота: как прожить день без долгов, чем накормить семью?

Да и вообще, все в доме слишком убого. А ей, Ритке, оказывается, нужна совсем другая жизнь. Она и не догадывалась, что в ней живет такая жадность к удовольствиям и развлечениям. Во всяком случае, отказаться от них она теперь не в состоянии.

Андрей умел жить широко. Разбрасывал десятки и даже двадцатипятирублевки направо и налево. Это было здорово — прокатиться на такси и запросто выложить за это пятерку, просидеть вечер в ресторане, — они облазили их уже все, какие только имелись в городе, — часок-другой скоротать в кафе.

Они с Андреем были свободны, как птицы — шли куда хотели, возвращались в свою «берлогу», когда им заблагорассудится.

Короче, новогодние каникулы совсем выбили ее из колеи. Втягиваться в занятия после двух недель абсолютного безделья было чертовски трудно. И вообще, в последнее время Ритке все чаще стала приходить в голову мысль о том, что можно великолепно жить и без учебников. Андрей вон посещает свою ШРМ через пень-колоду и ничего, живет дай бог каждому! Одним словом, она никак не могла раскачаться. И вот «двойка» по алгебре, по физике. В понедельник она и вовсе не пошла на занятия. Накануне до трех часов дулись в карты, и утром она проспала. Посмотрела на часы: уже одиннадцатый. Ну и не пошла. А Андрею нужно было во вторую смену, он мог не подниматься с постели до четырех.

…Телегина нагнала ее уже возле аптеки, раскраснелась, обычно детски-ясные глаза блеснули сердито, по-взрослому.

— И куда ты мчишься? Надо поговорить… В кино опаздываешь? — Катя переложила портфель из руки в руку, помолчала в нерешительности. — Ну, хорошо, в следующий раз тогда. Надеюсь, завтра ты будешь в школе?

— А ты что хочешь сказать? Если я один день не была… Я, по-моему, тебе уже говорила: девятый я должна закончить.

— Говорила, — согласилась Катя. — Я помню.

Ритка поняла: этого разговора все равно не избежать, и свернула за трамвайную колею к молодым тополькам. Возле них стояли скамейки, тут была трамвайная остановка, а за тополями недавно разломали старый деревянный домишко, будут строить новый, многоквартирный. Там можно было присесть на полусгнившее бревно, и не было ни души.

— Куда ты? — сначала не поняла Катя, но потом догадалась, бросилась вслед.

Сели за полуразрушенной стеной, лицом к солнцу. Оно уже пригревало, едва ощутимо, правда. Катя щурилась на него и молчала. Ритка не выдержала первая.

— Ну, что там у тебя? Ты хотела что-то сказать?

Катя перевела взгляд на ее лицо, подняла у своих сапог с земли прутик и принялась чертить им на снегу какой-то сложный узор.

— У тебя неприятности? Какая-то ты стала…

— Какая? — Ритка хотела произнести это слово как можно небрежнее, а получилось не то с вызовом, не то настороженно. Что Катя имела в виду? В школе Ритка глаза, конечно, не подкрашивала и вообще старалась держаться как всегда. Ну, может быть, стала еще больше сторониться одноклассников, учителей…

Катя перебросила косу на грудь и принялась заплетать ее кудрявый кончик. Так она поступала всегда в затруднительных случаях.