Ритка

— Поправляйся. О Богуславской не думай. Не бойся ее. Она за свое ответит. Ешь, спи.

У двери постоял еще, большой, кажется, очень усталый.

— Читать тебе, наверное, пока не разрешат… Знаешь, я тебе транзистор принесу. Будешь слушать последние известия, концерты. Музыку-то любишь? Не любишь? И песни эстрадные, Эдиту Пьеху — тоже?

Шагнул обратно, озадаченный, кажется, даже огорченный. Транзистор! Люди всегда так: бросят бродячей кошке кожуру от колбасы и думают, что облагодетельствовали весь мир!.. Не нужны ей никакие подачки! Директору теперь, конечно, нагоняй дадут. За ЧП, которое они, Ритка и Богуславская, учинили. Вот он и старается.

— Значит, не нужен транзистор? Ну, что ж…

Директор притворил дверь за собой бесшумно и плотно. Будто закупорил ее в этом изоляторе.

Зря она ему нахамила. Зойка говорит, он дядька ничего. Повыгонял из училища хапуг, навел чистоту, порядок. И чего он пошел на такую работу? Она, Ритка, ни за что бы не пошла! Возиться с такими, как Телушечка? Лучше камни грузить!

Музыку она, может, и послушала бы. Читать не хочется. Чего ей чужая жизнь, другие люди? Хватает своего… Да и неправды много в книжках. Люди совсем не такие, какими себя выставляют. Это раньше она, дуреха, всему верила, восхищалась.

В эти же дни к ней зашла Нэля Иванова, комсорг. Сунула нод подушку граммов двести конфет «Белочка» в целлофановом мешочке. Плотно уселась на стуле, взбила на лбу челку, огляделась, вздохнула. Она явно не знала, что сказать Наконец, нашлась:

— Они же тебя предупреждали? Ну, Богуславская. Заставляли мыть? А ты почему не пожаловалась? Не сказала? Ну кому, кому!

Круглое Нэлино лицо пошло пятнами. Ей, видимо, досталось за случившееся, но она и понятия не имела, что она должна теперь делать, предпринять. И сердилась на Ритку. Напомнила Нэле:

— Она же всех заставляет за себя работать, Богуславская. И все об этом знают.

— Ну, не все. И не всех она заставляет, — авторитетно возразила Нэля. — Это уж ты зря.

И тут на Ритку навалилась скука. Дремучая, непреодолимая. Закрыла глаза. Нэля подождала минуту-другую и поднялась, направилась к дверям на цыпочках. Там она с таким облегчением вздохнула, что Ритка расхохоталась. Нэля открыла было снова за собой дверь, глаза у нее испуганно округлились, но у нее хватило ума не вернуться.

Вечером вездесущая Зойка рассказала: комсоргом Нэлю избрали главным образом потому, что Иванова хорошо училась и никогда не навлекала на себя никаких нареканий ни со стороны мастеров, ни от учителей. Зато энергии, огонька комсоргу явно недоставало.

В изолятор Нэля больше не заглядывала. Правда, однажды прислала с Зойкой книгу «Как закалялась сталь». Она, Ритка, тогда удивилась:

— Зачем? Да я эту книжку уже на десять рядов перечитала.

— Я и то думаю, — уныло согласилась Зойка. Ей было неловко за Нэлю, добавила задумчиво:

— Наверное, чтобы дух поднять. А, да ну ее, эту Нэлю! Не обращай внимания. Мы вот тебе, все девчонки, багульнику принесли. Слышишь, пахнет? Колесникова даже вазу свою не пожалела. В банке, говорит, некрасиво.

Зойка развернула газету, и комнату сразу заполнил знакомый смолистый аромат. Потрогала коричневые веточки, с трудом проглотила комок в горле, и все же голос прозвучал хрипло:

— Кто это — вы? Девчонки? Какие?

— Ну, все! — шмыгнула носом Зойка. — Наша группа. Ага, специально ходили, чтобы свежий… Он расцветет. Только воду надо менять…

Фельдшерица Виктория Викторовна была тучная, неразворотливая. Она все время жаловалась на плохое здоровье и очень сердилась, когда в группах кто-нибудь заболевал… В изолятор, сделать Ритке уколы, она входила хмурая, недовольная.

Зато врач, тоже немолодая, но худенькая и приветливая женщина, напротив, согревала уже одним своим присутствием. Навестив Ритку в третий раз, врач поинтересовалась:

— Ты не скучаешь тут одна? Тебе и в самом деле лучше пока побыть здесь. Отоспишься, отлежишься. Только вот сидеть все время в комнате вредно. Необходим воздух. Ты ешь, спи, принимай уколы, а в остальное время гуляй. Я скажу, тебе разрешат.

Встретились взглядом. Ритка тут же поторопилась отвести глаза. Врач добавила, понизив голос:

— Я знаю, тебе ничего не хочется. Это потому, что ты слишком устала. Так бывает. Это пройдет. Вот окрепнешь…

Это было очень здорово, что врач разрешила выходить из изолятора. Если бы были силы, бродила бы под соснами весь день. Тем более, что до обеда все классы на уроках, а с трех начинались занятия в мастерских.

Пальто стало почему-то большим и тяжелым, давило на плечи. Или она так похудела? И ноги стали уставать быстро, в коленках появилась противная дрожь.

Пристраивалась на пеньке, всем своим телом впитывая нежное еще тепло солнца и тишину. Здесь, под открытым небом, было столько света, что уставали глаза. Казалось, свет излучает весь купол неба, каждая хвоинка, янтарная, глянцевитая кожица сосновых стволов. Подбирала поблизости старый сучок и принималась разгребать им хвою, чтобы дать отдохнуть глазам. Земля под хвоей была уже живая, влажная, не черная, а почему-то фиолетовая.