– Чтобы поразмыслить о Таравангиане? – догадалась она. – О том, как он поддержал предложение о войне, когда мы ждали возражений?
– Ты слишком хорошо меня знаешь.
– Я тоже волнуюсь, – призналась она, потягивая чай. – Он слишком быстро предложил войска. Нам придется их принять, знаешь ли. Мы несколько месяцев ворчали из-за того, что он удерживает свои армии, и теперь не можем их прогнать.
– Что он задумал? Именно здесь я, скорее всего, всех подведу, Навани. Садеас перехитрил меня, и я боюсь, что Таравангиан хитрее во всех отношениях. Когда я попытался сделать первые шаги, чтобы исключить его из коалиции, он уже настроил остальных, чтобы сорвать любую такую попытку. Он играет со мной и делает это ловко – прямо у меня под носом.
– Ты не должен противостоять ему в одиночку. Это не только твое бремя.
– Я знаю, – ответил Далинар, и его глаза как будто светились, когда он смотрел на яркий рубин в очаге. – Я никогда больше не испытаю того чувства, Навани. Того момента, когда я стоял посреди Расколотых равнин и смотрел, как Садеас отступает. Знал, что моя вера в кого-то, моя глупая наивность обрекли на гибель тысячи людей. Я не буду пешкой Таравангиана.
Она протянула руку и взяла его за подбородок.
– Ты пострадал от предательства Садеаса, потому что видел этого человека таким, каким он должен был быть, если бы поднялся над собственной мелочностью. Не теряй этой веры, Далинар. Это часть того, что делает тебя таким, каким ты стал.
– Таравангиан уверен в себе. Если он сотрудничает с врагом, значит на то есть причина. У него всегда есть причина.
– Богатство, слава. Возможно, месть.
– Нет. Нет, это не его случай. – Далинар закрыл глаза. – Когда я… когда я сжег Разлом, я сделал это в гневе. Дети и невинные погибли из-за моей ярости. Мне знакомо это чувство, я могу его распознать. Если Таравангиан убьет ребенка, он сделает это не из мести. Не из-за ярости. Не ради богатства или славы. Но потому, что он искренне посчитает смерть ребенка необходимой.
– То есть он бы назвал такое благом?
– Нет. Он признал бы это злом, сказал бы, что оно пятнает его душу. Он говорит… в этом смысл существования монарха. Человека, который готов барахтаться в крови, быть запятнанным ею и уничтоженным ею, чтобы другие не пострадали.
Он открыл глаза и потянулся к ее руке:
– В каком-то смысле это похоже на то, какими видели себя древние Сияющие. В видениях они называли себя… наблюдателями на краю. Они обучались смертоносным искусствам, чтобы защитить других от необходимости делать то же самое. Та же философия, только менее тусклая. Он так близок к тому, чтобы быть правым, Навани. Если бы я мог достучаться до него…
– Я боюсь, что вместо этого он изменит тебя, Далинар. Не слушай его слишком внимательно.
Он кивнул и, казалось, принял это близко к сердцу. Она положила голову ему на грудь, прислушиваясь к биению его сердца.
– Я хочу, чтобы ты осталась здесь, – сказал он, – в башне. Ясна хочет отправиться вместе с нами в Эмул; она жаждет доказать, что может возглавить сражение. При таком большом наступлении я тоже буду нужен лично. Таравангиан знает это; он, должно быть, готовит нам ловушку. Кто-то должен быть здесь, в башне, в безопасности, чтобы вытащить остальных, если что-то пойдет не так.
Не сказанные им слова повисли в воздухе: «Кто-то, кто возглавит алети, если Ясна и я погибнем в ловушке Таравангиана».
Навани не возражала. Да, женщина-алети обычно шла на войну, чтобы служить письмоводительницей у своего мужа. Да, он сопротивлялся этому отчасти из желания, чтобы она была в безопасности. Он был немного чересчур заботлив.
Она простила ему это. Им действительно требовался член королевской семьи в резерве, и, кроме того, она все больше убеждалась, что наилучшей помощью с ее стороны будет разгадка тайн Уритиру.
– Если собираешься покинуть меня, – сказала она, – то хорошо обращайся со мной перед отъездом. Тогда я буду с нежностью вспоминать тебя и знать, что ты меня любишь.
– Разве в этом можно сомневаться?
Она отстранилась, затем легонько провела пальцем по его подбородку:
– Женщине нужны постоянные напоминания. Она должна знать, что сердце мужчины принадлежит ей, даже когда сам он не рядом.
– Мое сердце – твое навсегда.
– И сегодня в особенности?
– И сегодня, – сказал Далинар, – в особенности.
Он наклонился, чтобы поцеловать ее, крепко прижимая к себе могучими руками. В этом она распознала четвертую разновидность тепла из тех, что существовали этой ночью, и оно было сильнее всех остальных.
Интерлюдии
И-1
Сильфрена
Сильфрена чувствовала энергию надвигающейся Великой бури: казалось, откуда-то издалека приближался музыкант, играя на ходу. Музыка звучала приветливо, звала.