Ритм войны. Том 2

– В бурю? – повторила Навани.

– Да. А жаль. Может быть, Сородич сможет сказать тебе, мертв он или нет. Если так, я бы очень хотела изучить его труп.

Рабониэль ушла. Навани попыталась справиться с тошнотой, чтобы написать, а затем сжечь молитву о защите Каладина. Это было все, что она могла сделать.

Затем она положила голову на стол, чтобы обдумать всю глубину своей неудачи.

Интерлюдии

Сзет – Чири-Чири – Таравангиан

И-7

Сзет

Сзет-сын-Чести попытался сгорбиться.

Далинар сказал, что небольшая сутулость поможет ему принять вид обычного солдата на скучной караульной службе. Далинар сказал, что Сзет крадется, когда надо просто идти, и слишком напряжен, когда стоит на страже. Как огонь, горящий высоко, а надо тлеть.

Как перестать напрягаться? Пытаясь это понять, Сзет вынудил себя прислониться к дереву и сложить руки на груди, как предлагал Далинар. Перед ним Черный Шип играл со своим внучатым племянником, сыном Элокара. Сзет тщательно осмотрел периметр небольшой полянки. Проследил за тенями. Не задержался ли в лагере по соседству кто-нибудь подозрительный? Сзет бы увидел его сквозь деревья.

Он не заметил ничего странного, и это его беспокоило. Но он все равно попытался расслабиться.

Пасмурное небо и душная погода сегодня напоминали побережье Шиновара, где отец Сзета был пастухом. Видя эту густую траву, Сзет почти мог представить, что он дома. Рядом с прекрасными белыми утесами. Слушает блеяние ягнят, таскает воду…

«Лучший и истинный долг человека – прибавлять к миру,

– произнес в его воспоминаниях тихий голос отца. – Созидать, а не разрушать».

Но нет. Сзет не был дома. Он стоял на оскверненном камне на лесной поляне неподалеку от городка в Эмуле. Далинар опустился на колени, показывая Гавинору – ребенку еще не исполнилось и пяти, – как держать тренировочный меч.

Прошло уже несколько минут, поэтому Сзет покинул дерево и обошел поляну, чтобы осмотреть несколько подозрительных пучков лоз.

– Ты видишь что-нибудь опасное, меч-ними? – тихо спросил он.

«Нет, – сказал меч. – Я думаю, ты должен вытащить меня. Я лучше вижу, когда обнажен».

– Когда ты обнажен, меч-ними, ты пытаешься высосать мою жизнь.

«Ерунда. Ты мне нравишься. Я бы не попытался убить тебя».

Оружие проецировало свой приятный голос в сознание Сзета. Далинару это ощущение не понравилось, поэтому теперь меч обращался только к непосредственному владельцу.

– Я не вижу ничего опасного, – сказал Сзет, возвращаясь на свое место возле дерева и снова притворяясь хоть немножечко расслабленным.

Это было трудно, требовало бдительности и самоотверженности, но он не хотел, чтобы Далинар снова отчитал его.

«Это ведь хорошо, правда? Ничего опасного?»

– Нет, меч-ними, – сказал Сзет. – Это нехорошо. Это тревожно. У Далинара так много врагов; они будут посылать убийц, шпионов. Если я не вижу их, возможно, я слишком слаб или слишком неопытен.

«А может, их здесь просто нет, – сказал меч. – Вашер тоже всегда был параноиком. И он чувствовал, если кто-то приближался. Я все твердил ему, чтобы он перестал так волноваться. Как и ты. Просто сгусток беспокойства».

– На меня возложена обязанность, – возразил Сзет. – Я должен с ней справиться.

Мальчик тем временем высоко поднял свой игрушечный меч и провозгласил себя ветробегуном. Далинар рассмеялся. В Холинаре ребенок пережил ужасный опыт и после этого почти не разговаривал. Его терзали призраки прошлого. Он натерпелся от спренов пустоты, им манипулировали Несотворенные и пренебрегала собственная мать. Хотя страдания Сзета были иного рода, он не мог не чувствовать родства с малышом.

Далинару явно нравилось видеть, как в играх ребенок становится более живым и восторженным. Сзет снова вспомнил свое детство, проведенное за игрой с овцами. Простая жизнь, до того как его семью препоручили Клинкам Чести. До того, как его тихого отца научили убивать. Осуществлять с миром не сложение, а вычитание.

Его отец был еще жив и находился в Шиноваре. Носитель другого меча, другой ноши. Там была вся семья Сзета. Его сестра, его мать. Он уже давно не думал о них. Он позволил себе это сейчас, потому что уже не считал себя неправедником. Раньше он не хотел запятнать их образы прикосновением своего разума.

Пора сделать еще один круг по поляне. Детский смех становился все громче, но Сзету было больно его слышать. Он поморщился, когда мальчик вскочил на камень, а затем прыгнул к своему двоюродному дедушке, чтобы тот его поймал. А Сзет… Если Сзет двигался слишком быстро, он мог увидеть свою собственную хрупкую душу, неправильно прикрепленную к телу, вторящую его движениям, как светящееся остаточное изображение.

«Почему тебе больно?» – спросил меч.

– Я боюсь за ребенка, – прошептал Сзет. – Он начинает радостно смеяться. В конце концов у него снова отнимут эту радость.

«Я пытаюсь понять смех, – сообщил меч. – Мне кажется, я что-то чувствую. Счастье. Ха! Ха-ха! Вивенне всегда нравились мои шутки. Даже плохие».

– Смех мальчика пугает меня, – признался Сзет. – Потому что я рядом. И мне… нехорошо.