Ритм войны. Том 2

– Действительно, странная просьба, – задумчиво произнес Далинар. – Спросите его, зачем ему это нужно, прежде чем выполнить просьбу.

Круглый камень.

С кварцевой жилкой.

Клятвенный камень.

В течение многих лет Сзет подчинялся закону Клятвенного камня. Многовековая традиция его народа диктовала, как обращаться с неправедниками. Они были вещами, а не людьми. Ими можно было владеть.

Таравангиану потребовался Клятвенный камень. Зачем?

Зачем?!

Когда посланница посеменила прочь, Далинар спросил, не хочет ли Сзет присоединиться к тренировкам с мечом. Но тот едва смог пробормотать извинения и вернулся на свое место у дерева, сжимая в руке деревянную игрушку.

Он должен узнать, что задумал Таравангиан.

Старика надо остановить, пока он не убил Далинара.

И-8

Чири-Чири

Попытка спрятаться в траве успехом не увенчалась. К сожалению, Чири-Чири стала слишком большой. Она не была похожа на обычных кремлецов – тех, что суетились вокруг, крошечные и незначительные. Она была чем-то бо́льшим. Она могла думать. Она могла расти. И она умела летать.

Ничто из этого не помогло, когда она вывалилась из горшка с травой на рабочий стол. Она перевернулась и раздраженно щелкнула, затем посмотрела на Рисн, которая сидела, издавая звуки с другим мягкотелым. Чири-Чири не всегда понимала звуки, издаваемые ртами мягкотелых. Они не щелкали, и в них не было ритма. Так что звуки иногда были просто шумами.

Но случалось и по-другому. В звуках была какая-то закономерность, которую она все лучше понимала. И временами в их тоне ощущалось настроение, почти ритм. Она подползла ближе по столу, пытаясь прислушаться.

Это было трудно. Чири-Чири не любила слушать. Она любила делать то, что считала правильным. Спать – правильно. Есть – правильно. Выражать радость, голод или грусть – тоже правильно.

Общение должно выражать настроение, желания, потребности. При чем тут все эти хлопающие, хлюпающие, неряшливые и влажные звуки?..

Как те, что Рисн издавала сейчас, разговаривая со старым мягкотелым, который был ей как родитель. Чири-Чири переползла через стол и забралась в свою коробку. Она пахла не так живо, как трава, но была приятной, набитой мягкими вещами и покрытой лозами. Она пощелкала. Удовольствие. Удовольствие – это правильно.

– Я не понимаю и половины того, что ты объясняешь, Рисн, – сказал старый мягкотелый, с которым они сидели в креслах рядом со столом.

Чири-Чири поняла некоторые слова. И его приглушенный, но напряженный тон. Смущенный тон. Это было смущение. Например, когда тебя кусает за хвост тот, кого ты считаешь счастливым.

– Ты хочешь сказать, что эти существа… эти Неспящие… повсюду вокруг нас? Живут среди нас? Но они… не люди?

– Они настолько далеки от людей, насколько это вообще возможно, – сказала Рисн, потягивая чай.

Ее Чири-Чири понимала лучше. Рисн не была растерянной. Она была задумчивой. Она казалась такой с тех пор, как… произошло то событие на родине.

– Я не к такому тебя готовил, – проговорил старый мягкотелый, – я думал, ты станешь переговорщиком.

– Ну, тебе всегда нравилось странствовать путями, которые другие считали слишком трудными, – сказала Рисн. – И ты наслаждался торговлей с людьми, которых игнорировали конкуренты. Ты видел возможность в том, что другие отбрасывали. Это примерно то же самое.

– Прости, Рисн… милое дитя… но это ощущается совсем иначе.

Они оба замолчали, но это не было довольное, сытое молчание. Чири-Чири повернулась, чтобы снова зарыться в одеяльце, но почувствовала вибрацию, идущую от земли. Своего рода зов, своего рода предупреждение. Один из ритмов Рошара.

Это напомнило ей панцири мертвецов, которые она видела на родине. Их полый хитин, их черепа, их зияющая пустота, такая тихая и бесшумная. Молчание того, кто съел все, а потом и сам был съеден.

Чири-Чири не могла спрятаться. Ритм шептал, что она не может выбирать только легкие вещи. Темные времена наступают, предупреждали пустые черепа. И вибрации того места. Обнадеживающие. Требовательные.

«Изменись к лучшему. Ты должна измениться к лучшему».

Итак, Чири-Чири выбралась из своей коробки и забралась на подлокотник кресла Рисн. Та подхватила ее на руки, полагая, что ее надо почесать в той части головы, где панцирь встречается с кожей. И это действительно было приятно. Так приятно, что Чири-Чири забыла о полых черепах и предупреждающих ритмах.

– Почему у меня такое чувство, – сказал старый мягкотелый, – что тебе не следовало рассказывать мне об этом? Чем больше людей узнают о твоем поступке, Рисн, тем опаснее это будет для тебя.

– Я понимаю, – сказала она. – Но… бабск… Я должна была кому-то рассказать. Я нуждаюсь в твоей мудрости сейчас больше, чем когда-либо.

– Моя мудрость не распространяется на дела богов, Рисн, – возразил он. – Я всего лишь старик, который считал себя умным… до тех пор, пока его потворство своим желаниям едва не разрушило жизнь и карьеру его самой многообещающей ученицы.

Рисн резко села, заставив Чири-Чири вздрогнуть и укусить ее за пальцы. Почему она перестала чесать?