– Я хотела, чтобы вы как следует подготовились, чтобы суд был как можно справедливее. Так быть. Но моя ненависть к тому, что сделало человечье племя, все равно быть. – Она повернулась к Келеку. – Достопочтенный, я была жива, когда люди предали нас. В отличие от спренов чести, мой вид не настолько глуп, чтобы все без исключения связались с Сияющими. Половину мы потеряли, а половина наблюдала со стороны. – Она посмотрела на Адолина. – Мы знали человечество таким, каким оно было и остается. Не заслуживающим доверия. Изменчивым. Спренам трудно разорвать узы. Некоторые говорят, это невозможно. Человеки, однако, и дня не протянут, чтобы не предать какой-нибудь Идеал. Почему мы, существа с врожденной честью, удивились, когда это произошло? Люди не виноваты в том, что они непостоянны, как дождь. Вот как все быть. Им нельзя доверять, и мы сами виноваты, что поступили иначе. Никогда больше спрены и человеки не должны связываться. Это неестественно.
– Неестественно? – переспросил Адолин. – Спрены и небесные угри объединяются, чтобы летать. Спрены и большепанцирники объединяются, чтобы расти. Спрены и певцы объединяются, чтобы создавать новые формы. Это так же естественно, как смена времен года.
«И спасибо тебе, Шаллан, – подумал он, взглянув на нее, – за твой интерес к таким вещам».
– Человеки родом не из этой земли, – возразила Купаж. – Вы захватчики, и связи с вами противоречат природе. Будьте осторожны в своих словах – вы побудите нас вернуться к певцам. Они предали нас давным-давно, но масштаб их предательства несравним с человеческим. Возможно, высшие спрены поступили верно, присоединившись к войску Сплавленных.
– Вы готовы встать на их сторону? – изумился Адолин. – На сторону наших врагов?!
– Почему бы и нет? – спросила она, проходя по сцене. – Они законные наследники этой земли. Доведенные до отчаяния вашим видом, но не уступающие по разумности и логичности. Возможно, вашим сородичам было бы лучше признать их правление.
– Они служат Вражде, – сказал Адолин, заметив, что многие из спренов чести неловко ерзают на своих местах. – Да, люди бывают непостоянными. Временами мы бываем испорченными и слабыми. Но когда я вижу зло, то понимаю, с чем имею дело. Вражда – зло. Я ни за что не стану служить ему.
Купаж посмотрела на толпу, которая начала кивать в ответ на слова Адолина. Она сама слегка кивнула ему, словно признавая заработанное очко.
– Это косвенный довод, и он не имеет значения, – сказала она, поворачиваясь к Келеку. – Могу с легкостью признать, что хороших отношений между спренами чести и спренами чернил не быть. Любой это признаёт. Таким образом, ценность моего свидетельства обретает дополнительную важность. Я пережила боль и хаос Отступничества. Я видела своих возлюбленных сородичей мертвыми. Я видела, как разрушались семьи, как выжившие тонули в кровавом море боли. Спрены чести и спрены чернил – враги, но в одном едины быть. Человекам больше не следует доверять, никаких уз с ними. Если этот человек хочет принять наказание за тысячи тех, кто его избежал, я говорю – хорошо! Заприте его. Покончите с ним и со всеми, кто, подобно ему, желает повторить древнее смертоубийство.
Она посмотрела прямо на Адолина:
– Такова правда быть.
Адолин не знал, что сказать. Как от такого защититься?
– Мы не такие, как раньше, – сказал он.
– Можете гарантировать, что вы изменились? – резко спросила Купаж. – Можете дать слово? Пообещать, что больше ни один спрен не погибнет из-за уз, если таковые будут позволены?
– Конечно нет, – сказал Адолин.
– Ну, я могу: никто не умрет, если новых уз не будет. Решение очень простое.
Она повернулась и пошла на свое место.
Адолин посмотрел на Келека:
– В жизни нет ничего постоянного. Ни в чем нельзя быть уверенным. Она говорит, что без уз спрены не умрут, но кто в силах предсказать, что случится, если в мире воцарится Вражда?
– Я нахожу весьма любопытным, что она предпочла бы такую возможность, молодой человек, – сказал Келек. Он снова принялся писать в блокноте. – Но это серьезный довод против тебя, что спрен чернил готова свидетельствовать вместе со спренами чести. Весьма серьезный…
Келек откусил еще кусочек фрукта, оставив только сердцевину, которую рассеянно положил на стол перед собой.
Расстроенный Адолин заставил себя успокоиться. Процесс шел хорошо по крайней мере в одном аспекте. Спрены чести не пытались повесить на него подлинные грехи Отступников; они использовали более благородный подход, доказывая, что люди не изменились, а узы слишком рискованны.
Они с Купаж решили, что такая тактика безопаснее; Келек вполне мог прийти к выводу, что нет причин сажать его в тюрьму за то, что сделали древние. В то же время Адолин терял шанс завоевать симпатию спренов-зрителей. Какой толк от «победы» на суде, если она еще сильнее убедит спренов, что они не должны вмешиваться в конфликт?..
Адолин оглядел толпу, но увидел в основном неприязненные лица. Шквал. Неужели он действительно надеется им что-то доказать? И кто же он из десяти дурней, раз все это затеял?