– Мне надо сделать больше, – сказала она.
– Продолжив в таком состоянии, – ответил рыцарь, – вы принесете больше вреда, чем пользы. Больше солдат погибнет, чтобы вас защитить, чем потеряет враг. Вы этого хотите, моя королева?
Это заставило Ясну стряхнуть оцепенение и повернуться в указанном направлении. Там формировались резервы, штандарты обозначали боевых командиров и полевые медпункты.
– Вам надо отдохнуть, – сказал рыцарь-гранетанцор. – Ступайте.
Она кивнула, принимая мудрый совет, и, спотыкаясь, побрела с поля боя. Ее измученные телохранители – теперь их было в два раза меньше – поплелись следом. Плечи поникли. Лица пепельные. Сколько времени прошло? Она посмотрела на солнце.
Этого не может быть! Меньше двух часов…
Битва отодвинулась от этих мест, оставив после себя трупы, как упавшие ветки после бури. Когда Ясна приблизилась, от резервов отделилась фигура в черном и поспешила через побоище ей навстречу. Что здесь делает Шут?
За ним следовала небольшая группа слуг. Когда они подошли к ней, он щелкнул пальцами, и слуги бросились вытирать доспехи королевы. Она сняла шлем, открыв лицо воздуху, который казался холодным, несмотря на жару Эмула. Остальную броню она оставила на месте. Она не осмелилась снять доспех, опасаясь, что враги начнут охоту на нее.
Шут протянул вазу с фруктами.
– Что это? – спросила Ясна.
– Услуги камердинера.
– На поле боя?
– Шутам тут не место, согласен. Или, точнее, сюда стоит отправлять только тех, чьи шутки неудачны. И все-таки я думал, что мне будут рады. Как глотку свежего воздуха.
Она вздохнула, но возражать больше не стала. У большинства осколочников были помощники, которые готовили их к битвам. Ей действительно нужно было выпить и подзарядиться буресветом.
Однако она поймала себя на том, что пристально смотрит на… ну, на все.
Шут молчал. Он был настоящим знатоком молчания в нужный момент, хотя и редко к таковому прибегал.
– Знаешь, я читала об этом, – наконец сказала она. – О чувстве, которое испытываешь. О сосредоточенности, необходимой для того, чтобы принять происходящее и двигаться дальше. Просто делать свою работу. Я не обучена, как все они, Шут. Я все время отвлекалась, пугалась или путалась.
Он похлопал ее по руке. По сжатому левому кулаку в латной перчатке, где она держала топаз гранетанцора. Ясна посмотрела на камень и втянула свет. Ей стало лучше, но не вся усталость была физической.
– Я не та непреодолимая сила, какой себя воображала, – прибавила она. – Они знают, как сражаться с осколочниками; я не смогла бы одолеть Сплавленного в честном бою.
– Ясна, честных боев не бывает, – возразил Шут. – И никогда не было. Этот термин – ложь, с помощью которой люди навязывают воображаемый порядок хаосу. Два человека одного роста, возраста и с одинаковым оружием не смогут сражаться друг с другом честно, потому что один всегда будет иметь преимущество в обучении, таланте или простой удаче.
Она хмыкнула. Далинар оценил бы такой довод невысоко.
– Я знаю, ты чувствуешь, что должна показать солдатам, что можешь сражаться, – мягко прибавил Шут. – Доказать им, а может быть, и себе, что ты так же компетентна на поле боя, как Далинар с пером в руке. Это хорошо, это разрушает барьеры – и за тобой последуют глупые люди, которые иначе не сделали бы этого. Но будь осторожна, Ясна. Талантливая или нет, ты не можешь наколдовать для себя боевой опыт длиной в целую жизнь одной лишь силой воли. Нет ничего постыдного в том, чтобы использовать силы, которые ты развила. Это не несправедливо – или, скорее, не более несправедливо, чем смерть самого искусного мечника на поле боя от случайной стрелы. Используй то, чем владеешь.
Он был прав. Она вздохнула, затем взяла кусочек фрукта – осторожно зажав его двумя бронированными пальцами – и откусила. Прохладная сладость потрясла ее. Фрукт принадлежал другому миру. Он смыл вкус пепла, обновил ее рот и пробудил голод. Неужели она сделалась такой бесчувственной после двух часов битвы? Ее дядя во время своих кампаний сражался часами – день за днем.
И еще зарабатывал свои шрамы.
– Как идет сражение?
– Толком не понятно, – ответил Шут. – Но генералы были правы: враг твердо решил остаться здесь. Вероятно, певцы считают, что могут победить, и поэтому позволяют нам вести эту ожесточенную битву, вместо того чтобы втягивать в повсеместные яростные стычки.
– Так почему же ты насмехаешься?
– Это не насмешка, – сказал он. – Просто моя природная харизма дает о себе знать.
Шут кивнул в сторону, где далекий холм – небольшой, но с крутыми склонами – полыхнул светом. Гром расколол воздух, несмотря на ясное небо. Люди пытались прорваться на позиции и гибли десятками.
– Я думаю, что мы подходим к концу традиционных боевых порядков, – сказал Шут.
– Они хорошо послужили нам сегодня.
– И возможно, послужат еще какое-то время, – согласился Шут. – Но не навсегда. Когда-то военная тактика зависела от упорства, с помощью которого можно было разбить врага. От достаточного количества жизней. Но что делать, когда ни одна атака – ни одно количество храбрых подопечных – не поможет занять нужную позицию?