Ритуал прощения врага

Кира беседует с китайцами, на лице ее вымученная улыбка. Тот, что объясняется только по-английски, отвечает ей, кланяется и улыбается. Второй внимательно слушает. Оба бесстрастны, с застывшими лицами и приклеенными улыбками. Их бокалы полны, крошечные бутерброды на бумажных тарелках не тронуты. Ее английский далеко не безупречен — курсов языка недостаточно, закончила когда-то, хотела поступать в иняз, да не вышло. Кроме того, сказывается отсутствие практики…

На пороге появляется новый гость, молодой человек странного вида. С длинными волосами, в бесформенном свитере и джинсах. Он останавливает официантку, берет с подноса тарелку с крошечными бутербродами и высокий бокал с минеральной водой. Пристроив тарелку на столике, где сидят двое — мужчина и женщина, — парень ест, запивая водой. Двое смотрят на него с удивлением. Женщина пододвигает поближе к себе серебряную вечернюю сумочку.

Хозяин извиняется перед гостями, отводит жену в сторону, спрашивает резко:

— Откуда он здесь взялся?

— Я пригласила, — отвечает Кира.

— Зачем?

— Пусть хотя бы поест, — говорит она примирительно. Это неправда, или, вернее, не вся правда. Она пригласила Игоря, чтобы представить его гостям, а потом… как получится. Он позовет их в мастерскую, попытается продать что-то из своих картин… азиаты охотно покупают наших художников. Ренский, местная знаменитость, продал несколько полотен японцам. А Игорю не везет, его картин никто не покупает. Муж не жалует своего брата за разгильдяйство, считает его бездельником. Однажды взял Игоря к себе на какую-то мелкую должность, пытался сделать из него человека — Игорь отработал полтора дня и сбежал, сказав, что скорее подохнет с голоду, чем будет вкалывать в четырех стенах — ему нужна воля. Кира подкидывает ему на жизнь сколько может урвать из семейного бюджета, чтобы не бросалось в глаза, стараясь не думать, что будет, если узнает муж. Игорь похудел, наверное, и правда голодает. Потрепанный свитер, старые башмаки, зарос жесткой щетиной… седина пробилась на висках. Он единственный, кто ее понимает… Бедный Игорь!

— Скажи, пусть убирается немедленно! — В сдавленном голосе мужа звучит бешенство. — Я вызову охрану. Дура!

Алиса с удовольствием наблюдает эту сцену. Кира оставляет мужа, пробирается сквозь толпу к Игорю.

— Что, Кирюша, получила на орехи? — спрашивает с набитым ртом деверь. — Хорошая закусь! Знаешь, мы ведь раньше думали в простоте, что китайцы едят один рис. А оказывается, не один. Тут девочка разносит что-то офигенное в апельсиновом соусе, с зернышками! Я уже тазик схарчил, сейчас запью водичкой — и нах хауз!

— Идем, Игорек, я познакомлю тебя с китайцами, — предлагает Кира.

— Не боишься?

— Нет, — отвечает она кратко. — Я уйду от него, Игорек, мне уже все равно. Он хочет отдать Володю…

— Куда отдать? — Игорь перестает жевать.

— В интернат для детей с психическими отклонениями. Говорит, что сыну нужны другие условия, врачи, воспитатели. А я его только порчу… — Голос изменяет ей, и она жестко всхлипывает.

— Ублюдок! Я убью его, Кирюша, честное слово! — Игорь сжимает кулаки.

— Не болтай, — одергивает его она. — Вон, ушей полно. Ничего… как-нибудь. Нужен адвокат, не знаешь подходящего? Нам надо много денег, Игорек. Мне рассказывали про клинику в Германии…

— Поищем. Хотя убить легче и дешевле. Я бы взялся, честное слово!

Он хмыкает, наблюдая за передвижениями брата по залу, его наигранным гостеприимством, фамильярным похлопываниям по спине городского начальства, ему здесь нечем дышать — запахи еды, парфюма, алкоголя смешались в отвратительный коктейль, ему кажется, он чувствует запах денег — засаленных грязных купюр, побывавших в сотнях жадных рук. Люди чистогана! Люди? Уроды! Лицо у Николая красное — уже принял на грудь, вон, обнял девчонку-официантку, козел… ни одной юбки не пропустит.

Игорь всегда плевал на отношение к нему окружающих, он всегда был белой вороной и жил по своим правилам, и сейчас уже жалеет, что поддался на уговоры Киры. Она — хорошая, но не понимает его, считает, что он неудачник… Это еще как посмотреть! Просто шкала у них разная. А Володька… племянник, ну и что, что до сих пор не сказал ни слова? Он, Игорь, тоже до пяти лет не говорил. И к логопеду водили, и по бабкам… Одна так и сказала: «Оставьте дите в покое, он может, только не хочет. Нехай, дайте волю!» И оказалась права… тысячу раз права. Умная попалась — сразу почуяла, что для него главное — воля. Он до сих пор помнит ее сморщенное лицо, внимательный взгляд, сухие темные руки… как она погладила его по голове, задержала ладонь на макушке…

— Знаешь, Кирюша, я пойду, пожалуй, — говорит Игорь. — И лопать чего-то расхотелось. Отвык я от людей, муторно тут. Ни одного лица, все гоголевские хари — смотри, как жрут! Предаются гортанобесию, как говорил один мой дружок, бывший служитель культа, ныне покойный, увы. Ты одна… моя красавица — здесь живая. Остальные — зомби. Прямо кладбище.