Рижский клуб любителей хронопортации

Странно только, почему Петухов не сказал мне ничего конкретного, никаких подробностей, кроме того, что обчистил «Вольво» я. И тут меня ошарашило – ни фига он не знает про это ограбление и потому шьет это дело мне. Потому что шить больше некому. И от меня он теперь не отстанет, пока не засадит за решетку. А то, что засадит, – я в этом уже не сомневался. Потому что он – следователь Петухов, а я – никто.

И вот я уже представляю, как меня выводят обритого с заломанными за спину руками из зала суда. Я оглядываюсь через плечо и вижу белые, как мел, лица моих предков с застывшими от ужаса глазами. Приговор оглашен. Все кончено. Вот меня сажают в черный «воронок» и везут в тюрягу жрать баланду… Нет, просто бред какой-то. Хватит!

Поздно вечером меня опять привели к Петухову. Шторы на окнах уже висели. Неужто сам вешал, удивился я. Вряд ли, скорее поручил какому-нибудь сержанту. Я ждал, что Петухов начнет опять меня раскалывать, но обманулся.

– Тебе повезло, – начал без всяких предисловий Петухов, – мы поймали того, кто накрыл тачку Олсона.

– Правда? – обрадовался я, и я действительно был очень рад, просто камень с сердца свалился, и сразу стало легче на душе.

– Более того, – спокойно, без эмоций продолжал Петухов, – он показал, что не знает тебя. Считай, что ты отделался легким испугом, – и с усмешкой добавил: – Все твои машины еще впереди. Так что до скорой встречи!

Ох и мерзавец же был этот Петухов! Честно говоря, я таких законченных гадов еще не встречал.

Пока я слушал Петухова, у меня не дрогнул ни один мускул на лице. Я собрал все нервы в комок и готов был выслушать в свой адрес все что угодно, лишь бы меня отпустили. Потому что очень хорошо осознавал, на чьей стороне сила. Я вышел из кабинета Петухова на ватных ногах. Меня качало. Сердце под ребрами билось так, что в ушах отдавало отбойным молотком. Я шел по улице, непрестанно оглядываясь и не веря, что меня отпустили, – все ждал, что меня вот-вот опять сцапают.

Я шел себе и шел, как вдруг неожиданно для себя самого у меня в голове заиграла одна знакомая мелодия. Вообще со мной такое случается часто. Наплывет ни с того ни с сего какая-нибудь незатейливая песенка, а я ломаю себе голову, где ее раньше слышал. Только на сей раз это была не песенка, а самая настоящая фортепьянная пьеса. Да, совсем забыл сказать. Я ведь когда-то в детстве учился играть на пианино. Предки хотели, чтобы я рос музыкальным мальчиком. Только вот очень долго решали, на чем мне играть. Даже из-за этого круто поссорились. Точно, я помню. Мать говорила, что я буду играть на скрипке, а отец – на фортепиано. В общем, в конце концов все очень просто разрешилось, когда они спросили об этом меня самого. Из двух зол я, конечно, выбрал меньшее – пианино. Я просто не мог себе представить, как я буду ходить по нашему двору со скрипкой. Пацаны бы меня сожрали с потрохами вместе с моей дурацкой скрипкой. Ну а пианино, сами понимаете, с собой на занятия не потаскаешь. Я отучился в музыкальной школе пять лет и успел дойти до бетховенских сонат.

Ну так вот, иду я и думаю, что же это за мелодия такая звучит у меня в голове. И вдруг меня осеняет. Я вспоминаю один из давних майских вечеров, когда в музыкальной школе давали концерт. Были приглашены родители, гости, одним словом, в зале сидела целая толпа народа. И вот я в коротких штанишках и белой кружевной рубашке с бантиком выхожу на сцену, кланяюсь, сажусь за фортепиано и начинаю играть. Пьесу Бетховена «К Элизе». Волшебная музыка! У меня по телу бегут мурашки, я боюсь, что мне не хватит дыхания и я задохнусь, но надо играть, и я играю.

Я бросаю взгляд в зал. И вижу своих предков. Вижу, как они завороженно следят за мной и от волнения жмут друг другу руки. Я продолжаю играть и одновременно поглядываю на их одухотворенные лица и сразу вспоминаю другие их лица, которые видел накануне вечером – взбешенные, безобразные маски, перекошенные злобой и ненавистью друг к другу. Не знаю, что у меня было написано на лице, только я успел заметить, как моментально потускнели глаза у моих родителей, и они отдернули свои руки. И я понял, что они поняли, о чем я думал, смотря на них. Вот какую музыку я прокручивал в своей голове. И знаете, когда я все это вспомнил, мне сразу же расхотелось идти домой.

У меня в голове еще тихо звучала «Элиза», как вдруг окружающая меня тишина засыпающего города разлетелась на куски под напором неизвестно откуда взявшегося забойного металлорока. Я остолбенел. К моему удивлению, это тоже был Бетховен – ведомая «Элиза», но только в бешено-колючем варианте группы «Эксепт». Из чрева вонючей подворотни вывалила целая кодла металлистов – все, как один, в черных проклепанных кожаных куртках, с головы до ног увешанных громыхающим железом. Из портативного мага, раздираемого на части ревущими гитарами – его держал в руках один из металлюг, – гремел бессмертный Бетховен.