Робеспьер

На фронте дела принимали дурной оборот. Австрийцы начали наступление, французским войскам пришлось покинуть территорию Бельгии, армия Дюмурье — вопреки приказу — оставила Голландию... Война снова грозила захлестнуть территорию Франции, а значит, революция и свобода вновь оказались под угрозой. Армии срочно требовалось пополнение, и Конвент издал декрет об обязательном призыве трехсот тысяч рекрутов. В Лионе, Бордо, Марселе начались волнения, возглавленные «бешеными», к которым присоединялись роялисты; возрастала активность обществ «революционных гражданок» и всевозможных общественных объединений, стоявших на позициях эгалитаризма. Кто-то должен был пробудить увязший в межпартийных дрязгах Конвент. Этим человеком стал Дантон. В трехчасовой импровизированной речи он указал на грозящую стране опасность и, призвав депутатов обратиться к департаментам и секциям, разъяснил необходимость отправить во все уголки страны представителей Конвента, которые будут поднимать революционный дух и формировать новые батальоны волонтеров. «Пусть ваши комиссары отправятся в путь немедленно, в эту же ночь. Пусть они скажут богачам: у народа есть только кровь. Он ее расточает. Давайте же, трусливые мерзавцы, жертвуйте вашими богатствами». Призыв Дантона был услышан. Уверенные в своей популярности в провинции жирондисты допустили, чтобы комиссарами назначали якобинцев, а те — помимо обложения богатых военным налогом — сделали все, чтобы дискредитировать своих противников.

От имени Коммуны Шометт потребовал, чтобы Конвент учредил «чрезвычайный уголовный суд (то есть революционный трибунал), который будет безапелляционно и без участия кассационного суда судить всех изменников, заговорщиков и контрреволюционеров». Монтаньяры поддержали предложение, в то время как жирондисты стали отговаривать Собрание от столь опасного, в том числе и для самих депутатов, декрета. Часть монтаньяров поддержала жирондистов. Тогда выступил Дантон, напомнив, что если депутаты не дадут законной возможности покарать врагов революции, то могут повториться события сентября прошлого года. «Спасение народа требует великих средств и жестких мер... Я не вижу среднего между обычным правосудием и революционным трибуналом... Учредим трибунал... наименее плохой, дабы меч закона висел над головой всех его врагов». И несмотря на протесты, к которым присоединилась и часть монтаньяров, декрет об учреждении чрезвычайного трибунала был принят. Следом приняли декрет, согласно которому каждый, кто станет призывать к исполнению «аграрного закона», будет казнен. А в конце марта во имя «общественного спасения» создали комитеты революционной бдительности, главные органы будущего террора. Если верить Пруару, гасконец Барер де Вьёзак, избиравшийся в Конституанту и избранный в Конвент, член первого и второго Комитетов общественного спасения, довел число этих комитетов до двадцати одной тысячи, содержание их стоило Франции 432 миллиона франков в год, и у них «не было иного дела, как пить народную кровь и путем преступлений и убийств продвигать вперед революцию». Наверное, сейчас уже сложно сказать, насколько в своей оценке был прав или не прав современник революции аббат Пруар.

«Обязанностью революционного трибунала является карать авторов сочинений, клевещущих на принципы свободы, пробуждающих фанатичную привязанность к королевской власти и вызывающих у народа сострадание к гибели тирана; тех, кто очерняет в глазах общественного мнения патриотов, проголосовавших за смерть Капета», — сформулировал задачу нового карательного органа Робеспьер; он сразу назвал новый трибунал «революционным». Но при этом, видимо, забыл, что согласно Декларации прав человека и гражданина «никто не должен быть притесняем за свои взгляды», так как «свободное выражение мыслей и мнений есть одно из драгоценнейших прав человека». Таким образом, первый шаг по пути притеснения свободы мнений был сделан, причем при полной поддержке санкюлотской Коммуны. «Интересы революции могут потребовать для пресечения заговора принять ряд мер, направленных на ограничение свободы прессы», — заявил Робеспьер в апреле, имея в виду газеты жирондистов. Пройдет немного времени, и под запретом окажется мнение всех, кто отважится возражать Неподкупному. Согласные же с ним пойдут в своих пожеланиях еще дальше. «Мне бы хотелось только одну газету, но чтобы она издавалась под контролем Конвента. <...> Конвент бы сэкономил бумагу, а читатели получали правдивую и полную информацию», — писал Робеспьеру из Арраса его друг Бюиссар.