Робеспьер

В очередном номере «Писем к своим доверителям», вышедшем после казни короля, Робеспьер писал: « Граждане, тиран пал от меча закона... И весь народ в едином возвышенном порыве воскликнул: “Да здравствует Республика!” — дабы весь мир узнал, что вместе с тираном погибла и тирания». Про закон Робеспьер лукавил, видимо, полагая, что народ, требовавший головы короля, не будет разбираться в его хитросплетениях; так и случилось. Для якобинцев казнь короля омрачило случившееся накануне убийство Лепелетье, маркиза де Сен-Фаржо, депутата-монтаньяра, который с первых дней революции встал на сторону демократии и «без слов отдавал часть своих богатств для обеспечения победы дела свободы и для облегчения человеческих страданий». Монархист Пари заколол Лепелетье в трактире за то, что тот голосовал за казнь короля. В своей речи, посвященной памяти мученика революции Лепелетье, Робеспьер призвал граждан оросить урну с прахом первой жертвы революции «слезами, грозными для всех тиранов». Главными праздниками революции становились погребальные торжества. Грань, отделявшая закон от беззакония, была стерта.

После казни Людовика XVI Франции, по словам Бриссо, «предстояло сражаться на суше и на море со всеми тиранами Европы». Ибо если за полгода пребывания Людовика в темнице народ привык обходиться без короля и встретил его гибель довольно равнодушно, то этого нельзя сказать о европейских дворах, где казнь короля вызвала возмущение и гнев. К австро-прусской коалиции присоединились Англия, Россия, Нидерланды и чуть позже Испания. Англия и Россия не только заключили военный союз против Франции, но и закрыли французским товарам доступ в свои порты, а вскоре это сделали и все участники коалиции, включая герцогство Тосканское, хотя оно Франции войну и не объявляло. Экономическая блокада Франции была прежде всего делом рук английского премьер-министра Питта, в свое время отказавшего в финансовой помощи роялистам, пытавшимся спасти короля: разодранная гражданской войной Франция была гораздо более выгодна его стране. Ведь, по мнению англичан, лучшую жемчужину британской короны, а именно ее владения в Северной Америке похитили при активной помощи именно французов.

Необходимость вести войну почти на всех границах еще больше разобщила жирондистов и монтаньяров. Для партии жирондистов казнь монарха стала поражением; отставка Ролана с поста министра внутренних дел ослабила их позиции в правительстве. «Ради блага Республики Ролан не должен больше быть министром... он вообразил, что Париж хочет обрести главенство над всеми остальными коммунами», — говорил Дантон. Однако в Конвенте позиция Жиронды была по-прежнему сильна. И Робеспьер, предпочитавший парламентскую борьбу любой другой, начал исподволь сколачивать вокруг себя обширную группу, на которую «гора» могла бы положиться при голосовании. К этому времени Конституционный комитет, в состав которого из именитых якобинцев вошел только Дантон, завершил работу над новой республиканской конституцией, автором проекта которой явился Кондорсе. Но монтаньяры, и прежде всего Робеспьер, не могли принять конституцию, исходившую от жирондистов, ибо новая конституция означала новые выборы, в победе на которых монтаньяры уверены не были — в отличие от жирондистов, по-прежнему полагавшихся на поддержку департаментов.

Весь январь, февраль и март Робеспьер развенчивал Жиронду, утверждая, что она клевещет на Париж и «гору» и подбивает народ на восстание. «Нет ни одного заседания, которое не преследовало бы цель погубить патриотов, настроить департаменты против славного народа Парижа... Вам известны уловки, к которым прибегали, чтобы убедить, будто народом Парижа верховодит небольшая кучка мятежников... Совершенно очевидно, что замысел интриганов заключается в том, чтобы вызвать в Париже серьезные беспорядки». Жирондисты действительно предлагали собрать вдали от столицы своего рода «запасной» Конвент, и беспорядки могли стать весомым предлогом для перевода Собрания в провинцию. «Наш долг в настоящее время заключается в том, чтобы не допустить восстания, ибо восстание, которое является одной из самых священных обязанностей, может стать опасным, если оно направлено против Конвента», — заявлял Неподкупный и в Собрании, и у якобинцев, и у кордельеров. Понимая, что сила жирондистов заключается в их поддержке провинцией, Робеспьер стремился реабилитировать столицу в глазах провинциалов и убедить их «любить “гору”, а не бояться ее». В Конвенте все меньше депутатов дерзали напрямую нападать на Неподкупного. Сам же он говорил: «Да, я претендую удостоиться чести стать первой жертвой бриссотинцев, но прежде, чем меня убьют, я хочу доставить себе удовольствие разоблачить их». Если судить по скудной страстями жизни Робеспьера, возможно, процесс разоблачения и в самом деле доставлял ему удовольствие.