Робеспьер. В поисках истины

Подозрение это, передаваемое из уст в уста сначала шёпотом, а потом всё громче и громче, достигло наконец и ушей старого герцога.

Как ни был этот последний удручён печалью по любимой внучке, он, однако, с негодованием вспомнил, что русскую княгиню не кто иной как сам супруг принцессы ввёл в их замок, и после бурной с ним сцены приказал произвести тщательный обыск в жилище подозрительной иностранки, а её арестовать и засадить под строжайший караул в городскую тюрьму.

Но приказание это оказалось невыполнимым; княгиня уже с неделю как покинула замок Ротапфель, со всем своим штатом и имуществом.

Из какого убежища продолжала она являться каждый день в герцогский замок и где проводила ночь после свидания с принцессой, — никто этого не знал.

От посещавших её раньше эмигрантов тоже ничего нельзя было узнать; все они считали её уехавшей за границу. Несколько дней тому назад она распростилась со своими друзьями, и многие видели, как её дорожная карета выехала из замка Ротапфель. День клонился к вечеру, но ночи были лунные, и, если не жалеть лошадей, легко было доехать до границы к рассвету.

Всё это рассказывалось с такими подробностями и так единогласно, что сомневаться в правдивости рассказчиков было трудно; скорее можно было предположить, что обитатели замка сделались жертвой мистификации и что не княгиня Зборская, а какая-нибудь другая ловкая авантюристка втёрлась в доверие к несчастной принцессе Терезе.

Но какую же роль играл тут принц Леонард?

Стали всплывать наружу и его тайны.

Заговорили про знатную иностранку, поселившуюся месяца три тому назад в городе. Последнее время принц проводил у неё все ночи. Это могли подтвердить и сторож у городских ворот, пропускавший его в город каждый вечер после десяти часов, а также и те из обывателей, которые вставали рано и видели его выходящим из дома, занимаемого графом Паланецким, на рассвете каждого утра, не говоря уж про камердинера, от которого принцу трудно было бы скрыть свои шашни.

Давно уж подданные герцога Карла забавлялись романом его сиятельного зятя. Но знатная иностранка, пленившая его, была так прекрасна и так щедро помогала бедным, а принц так ласков и великодушен, что к любовным похождениям этой интересной парочки одни только брюзгливые старики относились сурово. Однако скоропостижная смерть несимпатичной принцессы заставила всех призадуматься, в том числе и приверженцев её мужа и прекрасной иностранки. Подозрениям, поднятым против этой последней, трудно было найти отпор: смерть явилась так неожиданно, так внезапно и так кстати для влюблённых.

Что же касается Клавдии, она ничего не подозревала, и о катастрофе, обрушившейся на герцогский замок, узнала позже всех.

Ничего не предчувствовал и принц, расставаясь с нею, как всегда, рано утром после ночи, проведённой в мечтах о предстоящем им счастье. Он был весел, покоен и обещал прийти вечером раньше обыкновенного. Супруга его сделалась так снисходительна и так мало интересовалась им, что можно было уйти из замка, не простившись с нею, она этого и не заметит. Характер её совсем изменился с тех пор, как благодаря новому лечению здоровье её стало улучшаться. Она иначе стала ко всему относиться; очень может быть, что она сама предложит супругу развод.

В уповании этом поддерживала их и княгиня Зборская, последнее время часто навещавшая Клавдию и все с хорошими вестями. Сочувствие её к влюблённым не ослабевало; напротив, видеть их вполне счастливыми сделалось как будто целью её жизни, так она за них хлопотала. Пользуясь влиянием своим на графа Паланецкого и дружественными сношениями с принцессой Терезой, она ловко пускала в ход как красноречие своё, так и знание человеческого сердца для достижения цели.

Понятно, что при этом и слабости представителей противного лагеря не были забыты; через неё у принца шли переговоры с франкфуртскими евреями насчёт покупки принадлежащих ему лесных участков в Тироле; благодаря её энергии дело это близилось к благополучному концу, и двести тысяч талеров, достаточных, по её словам, для выкупа Клавдии, должны были быть доставлены графу Паланецкому на днях. Взамен этой суммы он обязывался дать письменное удостоверение в том, что отказывается от всех своих прав на девицу Клавдию Курлятьеву, русскую дворянку, которая, хотя и обвенчана с ним по обрядам русско-греческой церкви, но de facto женой его не сделалась.

Само собой разумеется, что всё это производилось помимо Клавдии, которую в эти коммерческие сделки ни княгиня, ни принц не находили удобным посвящать; она знала только одно, что в скором времени будет жить неразлучно со своим милым, а где и как — об этом ей и в голову не приходило заботиться.

В тот день, как уж сказано выше, принц Леонард покинул её в особенно радостном настроении духа, а потому и сама она была веселее и спокойнее обыкновенного. Проспав после его ухода крепким, безмятежным сном часа четыре, она проснулась, когда солнце было уже высоко, и, вспомнив последние слова принца, со счастливой улыбкой позвонила и спросила у горничной, вошедшей на её зов: какова погода?