Робеспьер. В поисках истины

И Робеспьер развил перед нею свой план. Как только погибнет Комитет общественной безопасности, он станет полным, всемогущим повелителем, уничтожит гильотину и водворит мир, справедливость, милосердие.

— Но когда это будет? — спросила Кларисса, очарованная его словами.

— Не знаю. Может быть, через несколько дней. Сегодня канун великого боя. Надо ждать и быть терпеливым.

Вдали послышался какой-то смутный шум вроде переката морских волн.

— Что это такое? — спросила Кларисса.

Робеспьер ничего не ответил, но вздрогнул и побледнел. Кларисса поняла, что означает этот шум. Леба её предупредил, и теперь именно было время проезда по улице мимо их окон телег с жертвами гильотины. Робеспьер поспешно закрыл ставни.

— Так все эти несчастные люди, — воскликнула Кларисса, вне себя от отчаяния, — должны умереть, потому что час милосердия ещё не пробил! Через несколько дней, вы сами говорите, их можно было бы спасти. Неужели они погибнут накануне общего спасения? О, это ужасно, ужасно!

— Я ничего не могу сделать, я бессилен.

— Как, вы бессильны? Сделайте сегодня то, что вы хотите сделать через несколько дней. Крикните из этого окна толпе: «Милость несчастным!» Вы — кумир толпы, и ваше слово раздастся по всей Франции. Скажите это слово милосердия, и вы будете героем, ваш сын перестанет ненавидеть и проклинать вас.

— Вы не понимаете, что говорите, — отвечал Робеспьер в сильнейшем волнении. — Как могу я остановить одним словом эти телеги и толпу человеческих подонков. В ней нет ни одного уважающего себя человека. Это чернь, обезумевшая от жажды крови. Они боятся и уважают только одно — гильотину. Вы говорите, что я — их кумир. Это неправда: их кумир — палач. Вступить в бой мне одному с этой слепой, безумной толпой — сумасшествие.

Кларисса не обращала внимания на его аргументы и продолжала умолять, ломая себе руки.

Шум приближался. Робеспьер невольно приотворил ставень в одном из окон и взглянул на улицу.

— Это они! Это они! — промолвила Кларисса, заливаясь слезами.

Робеспьер быстро закрыл ставень.

— Подумайте о своей юности, — неожиданно воскликнула Кларисса, — вы тогда были милосердны и человеколюбивы. Вас тогда возмущала всякая несправедливость, и вы заступались за слабых, за угнетённых. Подумайте о вашей юности! Они невинны, а вы не хотите их спасти.

— Да, это безумие, — повторил Робеспьер в отчаянии. — Вы хотите моей смерти, своей и вашей племянницы. Малейшая попытка со стороны кого-либо спасти этих жертв навлечёт на него ожесточённую злобу толпы. Его разорвут на части, его раздавят под колёсами телег! Этого вы хотите? Не лучше ли, чтобы я остался жив и спас вас, вашего сына и вашу племянницу?

В эту минуту дверь отворилась, и на пороге показался Урбен. Робеспьер понял, что явился Леба с Оливье, но он не желал, чтобы сын его видел.

— Пусть гражданин Леба и его товарищ подождут, пока я уйду.

Урбен посмотрел на него с удивлением.

— Гражданин Леба один, — отвечал он.

— Как один? — спросил Робеспьер.

— А Оливье? — воскликнула Кларисса, дрожа всем телом.

Робеспьер бросился к двери и позвал Леба.

Действительно, Леба пришёл один и объявил, что Оливье не было в тюрьме Ла-Форс.

— Он спасся бегством? — спросил Робеспьер.

— По несчастью, нет: его взял полицейский агент Куланжон, но куда он его повёз, неизвестно. Может быть, в консьержери.

— В революционный трибунал! — вскрикнула с ужасом Кларисса.

Робеспьер был также поражён страхом. Комитет, вероятно, отдал Оливье под суд, и, быть может, он находился в числе жертв, которых сейчас провезут мимо окон на пути к гильотине.

— Бегите и узнайте! — крикнул он Леба, а пока последний бросился к дверям, он поспешил к окну.

— Если он в числе жертв, — воскликнула Кларисса, обезумев от горя, — то вы должны закричать народу, что это ваш сын.

— Это невозможно! — отвечал Робеспьер. — Мне ответят, что мой сын — шуан и что я должен быть благодарен комитету, что он спас меня от такого позора.

В эту минуту Тереза вошла в комнату, дрожа от страха.

— Мама, мама, их везут! — промолвила она, вспомнив предостережение Леба.

Увидав Робеспьера, она остановилась.

— Это — друг, который нас спас.

Но когда Тереза хотела подойти к окну, то она остановила её рукою.

— Нет, нет! Не для тебя такое зрелище. Лучше стань на колени и молись. Молись за несчастных жертв, молись за всех нас!

Тереза повиновалась и, подняв свои голубые глаза, полные слёз, стала молиться.

На улице шум всё усиливался. Слышны были дикие крики, грубый хохот, безобразные шутки. Вся ненависть и всё безумие парижской черни вылились наружу.

Первая телега с приговорёнными тихо подвигалась по улице Мартруа, предшествуемая пьяными исступлёнными женщинами, которые неистово плясали карманьолу под звуки революционных гимнов. Робеспьер открыл наполовину ставень, чтобы лучше рассмотреть, кто находился в первой телеге. Кларисса хотела также выглянуть, но он силой её удерживал:

— Нет, нет, я буду смотреть один.

— Вы его видите? Скажите мне, он здесь?

— Нет, — отвечал Робеспьер, по-прежнему не допуская её к окну.

Неожиданно Максимилиан дрогнул, и она воскликнула:

— Он здесь! Он здесь! Я знаю, что он здесь!