Робеспьер. В поисках истины

И она снова рванулась к окну.

— Клянусь, его нет! — произнёс Неподкупный и, выпустив из своих рук Клариссу, обтёр платком свой лоб, на котором выступил холодный пот.

Первая телега проехала, и мало-помалу стали замирать крики, пение, говор толпы. Оливье не было в первой телеге, но он мог находиться во второй.

Между тем Тереза, стоя на коленях и не спуская глаз с церкви, продолжала молиться:

— Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя твоё, да приидёт царствие Твоё, да будет воля Твоя.

Но её голос был заглушён новым взрывом криков и пением.

Dansons la Carmagnole!Vive le son!Vive le son!Dansons la Carmagnole!Vive le son!Du canon!..[1]

Пользуясь тем, что Робеспьер прозевал минуту, Кларисса приблизилась к окну с криком отчаяния:

— Вторая телега!

— Их две! — прибавил Робеспьер; хотя и малого роста, он был выше Клариссы и мог видеть через её плечи.

— Две телеги, значит, Оливье в них! — продолжала Кларисса. — Я чувствую, что он в них!

Страх овладел ею до такой степени, что она забыла предосторожность и едва не высунулась в окно. Робеспьер не мог удержать её, и она не обращала внимания на его слова.

— Это безумие, вас могут увидеть!

Между тем Тереза окончила молитву Господню и начала взывать со слезами к Богородице:

— Пресвятая Дева Мария, моли Бога о нас и в минуту нашей смерти. Аминь.

Неожиданно раздался вопль отчаяния: Кларисса узнала Оливье.

— Вот он! Вот он в телеге! — стонала она.

Робеспьер, полумёртвый от страха, напрягал своё зрение, но ничего не видел.

— Как вы не видите? Вот юноша с опущенной головой.

Кларисса с неимоверными усилиями хотела раскрыть широко ставень, но Робеспьер неистово боролся с нею.

— Это неправда! Это не Оливье! — промолвил Максимилиан. — Посмотрите, юноша поднял голову. Вы видите, что это не он.

— Так он в другой телеге.

Однако Кларисса была так истощена, что невольно опустилась в кресло. Шум начал замирать вдали. Робеспьер свободно вздохнул: это была, конечно, последняя телега.

— Смотрите вы, — промолвила Кларисса, — я более не могу.

Она закрыла лицо руками, и крупные слёзы потекли между её пальцев. Робеспьер открыл ставень в надежде, что смертельная пытка окончилась. Приближалась ещё новая телега. Усиливающийся шум на улице предвещал её появление. Одним прыжком Кларисса очутилась опять у окна.

— Неужели это никогда не кончится! — вырвалось из её груди.

— Ради Бога, не кричите! — произнёс Робеспьер, протянув руку, чтобы зажать ей рот.

Кларисса не слушалась его и громко кричала:

— Я пойду на улицу! Я положу этому конец! Это слишком ужасно!

Робеспьер продолжал с ней бороться, но эта сцена наконец обратила внимание Терезы, и она мгновенно поняла, в чём дело.

— Оливье везут на эшафот?

— Да, да, Оливье хотят убить, — произнесла Кларисса, забывая обо всём.

— Оливье хотят убить! — повторила Тереза, и её раздирающий вопль раздался во всём доме.

— Мама! Мама!

Несмотря на все усилия и мольбы Робеспьера, Кларисса продолжала рваться и кричать.

— Я хочу вырвать моего сына из рук палача, все матери мне помогут, а если он не отдаст мне моего сына, то пусть убьёт и меня. Пустите меня, ради Бога, я хочу спасти моего сына!

Робеспьер просил Терезу успокоить тётку, и молодая девушка, поняв всё безумие несчастной, старалась нежными словами возбудить в ней надежду, но её голос был заглушён диким рёвом толпы, которая неистово распевала:

Ah! са ira, са ira!Les aristocrates a la lanteme,Ah! ca ira, ca ira!Les aristocrates on les pendra[2].

Неистовым движением Кларисса вырвалась и бросилась к дверям, но Робеспьер задержал её и произнёс твёрдо, решительно:

— Вы останетесь здесь! Я вас не пущу! Я сам пойду. Если он будет в этой телеге, то я решусь на всё, чтобы его спасти!

Кларисса с сомнением посмотрела на него, и он прибавил:

— Клянусь!

— Да простится вам всё за эту благородную решимость! — промолвила она со слезами благодарности.

Он посадил её близ окна, а Тереза, поместившись рядом с нею, старалась осушить её слёзы, как бы забыв своё собственное горе. Новый взрыв народных криков привлёк Робеспьера к окну. Это была последняя телега, и за нею виднелся конный эскорт. Если в этой телеге не окажется Оливье, то он был спасён.

— Он непременно в этой телеге. Где ему быть иначе! — промолвила Кларисса и, опустившись на колени, стала молить небо:

— О Господи! Боже мой! Боже милостивый! Спаси моего сына!

Тереза последовала её примеру, и, крепко обнявшись, обе женщины соединили свои мольбы и молитвы.

На улице толпа ревела:

Са ira! са ira!

— Господи, Боже милостивый, спаси нас! — повторяли уста обеих женщин.

Робеспьер, бледный, неподвижный, стоял на часах. Кларисса и Тереза сосредоточили свои глаза на нём, ожидая от него надежды или смертного приговора. Наконец, он восторженно воскликнул:

— Его нет! Его нет!

— Вы уверены? — спросила Кларисса, силясь встать.

Более доверчивая Тереза радостно целовала её.

Робеспьер подошёл к Клариссе, поднял её и отнёс к окну.