Робеспьер. В поисках истины

Леба ещё объяснил успокоившимся женщинам, что Урбен и его жена будут находиться в квартире для их услуг и что их свобода была только ограничена условием не выходить из квартиры и даже не приближаться к окнам, в особенности от четырёх до шести, когда мимо провозят приговорённых к гильотине.

Обе женщины вздрогнули.

— По несчастью, — прибавил Леба, — мы не могли вам найти другой квартиры, а по этой улице самая близкая дорога к Тронной заставе, куда теперь переведена гильотина. Но вас предупредят крики, и вы можете удалиться в столовую, которая выходит во двор.

Но Кларисса не обращала внимания на его слова. Мысль уведомить Оливье об их спасении всецело овладела ей.

— Могу я написать несколько строк дорогому мне существу? — спросила она.

Леба отвечал утвердительно и прибавил, что он зайдёт за её письмом через некоторое время, так как теперь ему необходимо исполнить ещё одно важное поручение.

Он быстро удалился, а Урбен стал приводить в порядок мебель в гостиной.

Тереза сияла счастьем, громко благодарила Бога за их спасение и выражала надежду, что они вскоре увидят Оливье.

— Но кому мы обязаны всем этим? — спросила она у тётки.

— Я думаю, что бывшему секретарю твоего деда, — отвечала Кларисса, — он теперь всемогущ, и я ему писала из тюрьмы. Если же я тебе об этом раньше не говорила, то не хотела тешить тебя надеждами, быть может, несбыточными.

Молодая девушка взглянула в отверстие ставней, которые были немного приотворены Урбеном, и воскликнула:

— Тут церковь!

Мысленно она обещала себе при первой возможности пойти в церковь и помолиться за их покровителя, который должен был много грешить, так как, если он был всемогущ, то он не мог не принадлежать к правительству террора.

Между тем Урбен принёс чернила и поставил на стол.

— Наконец-то я могу написать Оливье! — воскликнула радостно Кларисса.

Она присела к столу и начала писать, а Тереза начала внимательно осматривать комнату. Неожиданно её глаза остановились на иллюстрированной газете. Она была старая, но её сохранили, потому что в ней было подробное описание с картинками праздника в честь Верховного Существа.

Это заинтересовало молодую девушку, потому что Оливье во время его посещения тюрьмы Ла-Бурб горячо протестовал против этого торжества. Она стала читать прежде всего содержание газеты, напечатанное крупными буквами:

«Описание шествия. — Пиротехнические фигуры. — Типические группы. — Арест шуана. — Народное негодование».

— Я видел, как его арестовали! — заметил Урбен.

— А за что его арестовали? — спросила Тереза.

— За то, что он закричал: «Долой гильотину!»

Услыхав эти слова, Кларисса подняла голову. Она вспомнила, что Оливье накануне праздника упрекал французский народ за то, что никто не решился публично произнести эту фразу. Она и Тереза в один голос воскликнули:

— А что это был за человек?

— Насколько мне помнится, — отвечал Урбен, — это был юноша лет двадцати. Его арестовали немедленно, чтобы спасти от толпы, которая хотела его растерзать на куски.

— А как его зовут? — снова в один голос воскликнули обе женщины.

Урбен отвечал, что он не знает. Кларисса с материнским инстинктом стала доказывать Терезе, что они напрасно беспокоились, так как Оливье не мог быть этим юношей. Если бы он осуществил такую скандальную выходку, то их бы давно разыскали и привлекли к делу. А, напротив, в последнее время с ними обращались в тюрьме очень почтительно.

— Это правда, — отвечала Тереза и быстро успокоилась.

Кларисса взяла из её рук газету и бросила её.

— Лучше, чем читать всякий вздор, ты бы убрала нашу комнату. Ты даже ещё не посмотрела на неё.

Она нежно повела её в спальню и поспешно закрыла дверь.

Оставшись наедине с Урбеном, Кларисса тревожно спросила вполголоса:

— Вы видели этого молодого человека? Какие у него глаза? Как он был одет?

— Глаз его я не помню, — отвечал Урбен, — но на нём была рабочая одежда: серая куртка, такие же брюки и полосатый черно-серый жилет.

— Это он! Это он! — промолвила Кларисса, вспоминая обычный костюм Оливье, и упала в кресло, едва не потеряв сознания.

В эту минуту отворилась дверь из передней, и кто-то помахал оттуда рукой Урбену, который вышел и, немедленно вернувшись, сказал:

— Гражданин Робеспьер желает говорить с вами.

— Где он? Где он? — воскликнула Кларисса, заливаясь слезами.

Как только в дверях показался Робеспьер, Кларисса поспешила к нему навстречу и, не дав времени поздороваться с нею, воскликнула:

— Где мой сын? Где мой сын?

— Успокойтесь: ваш сын здрав и невредим!

Она взглянула на него пристально и, заметив его смущение, продолжала с ожесточением:

— Значит, арестованный молодой человек — Оливье? Значит, вы приказали его арестовать? Нечего сказать, хорошо! Вы сделались тюремщиком своего сына.