Робеспьер. В поисках истины

— Нет, нет, Захар Степанович говорил, а ему нельзя не знать, соседи ведь они с графскими-то, забор к забору. Захар Степанович с ними водится, сколько раз у них в дому бывал. Убранство, говорит, у них, как у принцев, по стенкам шёлковые материи натянуты, картин одних в золотых рамах больше двадцати штук больших, а малых и не счесть, такая их пропасть, мебель золочёная, утварь вся тоже из золота и из серебра. Старушка у них живёт, ключница, сам-то во всём ей верит, над всеми старшей её поставил, Казимировной её звать. Захар Степанович редкий день у неё не бывает. Угощение, говорит, такое, что за сто вёрст бы не лень к ним прибежать, а тут они рядом и всё она его зазывает, старуха-то. Скучно, говорит, мне на чужой на сторонушке.

— Ишь ты! А ведь ведьма, поди, чай?

— Бог её знает, а Степаныч её хвалит. Занятно больно она про польскую землю рассказывает. У них ведь всё не так, как у нас... А уж мёд, говорит, какой они варят! Ни у кого здесь такого мёда нет, как у них.

— Вот она его мёдом-то и припоила.

— А по-каковски он с нею разговаривает?

— По-русски. Она говорит, что от русских господ куплена.

— Толкуй там! Как же это она к русским-то господам попала, когда и веры не нашей, и нация у ней другая? Просто ведьма. Им это ничего не стоит во что угодно обернуться, собакой ли, кошкой ли.

— А сам-то упырь, — стояла на своём Настя.

Но когда граф Паланецкий объявился женихом барышни Клавдии Николаевны, такие щедроты посыпались на весь курлятьевский дом, что его перестали считать упырём; все согласились, что лучше, тароватее и приятнее жениха трудно найти.

Молоденька, правда, невеста-то перед ним, до пятнадцати-то лет ещё десяти месяцев не дожила, ну, да уж это его дело, и по всему видно, что с этой бедой он справиться сумеет, такой умный да ловкий, всякого может приворожить.

И сама Клавдия начинала мириться со своей судьбой. Впрочем, задуматься над тем, что её ждёт, ей не давали, каждый день придумывал для неё жених новые развлечения: то заставит свою челядь представление дать в её честь, живые картины, пантомимы с танцами, на которые весь город съезжался смотреть, то бал задаст с полковой музыкой, то маскарад затеет. При доме у него был большой сад, и с наступлением весны праздники свои он устраивал на чистом воздухе; далеко за полночь танцевали в шёлковой палатке, освещённой разноцветными фонарями, разукрашенной лентами, гирляндами, щитами с гербом гостеприимного хозяина на видном месте, гуляли по дорожкам и аллеям, где было светло, как днём, от иллюминации, освещавшей на далёкое пространство всю окрестную местность, и ужинали в великолепных залах богатого дома под звуки оркестра, гремевшего с хор, при блеске тысячи свечей, сверкавших в люстрах и канделябрах. А уж угощение было такое, какого здесь самые богатые люди не видывали. Каждую неделю проезжали через город к дому графа Паланецкого подводы с выписанными им издалека заморскими винами, сластями и подарками не только для невесты и для её родни, но также для тех дам и девиц, что удостаивали посещать его праздники. Таким образом разослал он им костюмы для маскарада, чтоб не тратились. Ему же, по-видимому, тратиться ничего не стоило. Деньги ему тоже откуда-то привозили бочонками, золото и серебро под конвоем вооружённых людей, так как в соседних лесах разбойники продолжали время от времени пошаливать, невзирая на то, что многих из них удалось переловить и засадить в острог.

О приданом граф просил свою будущую тёщу не беспокоиться, взял он только одно из платьиц своей невесты да башмачок на мерку, и таких великолепных нарядов наслали ей из Варшавы, что все ахнули, как разложили их на столах в большой зале. Целую неделю приезжали щеголихи любоваться этими прелестями не только со всех концов города, но также из соседних деревень и хуторов.

Анна Фёдоровна земли под собой не чувствовала от восторга. Разряженная в подарки будущего зятя, ещё красивая, невзирая на пробивающуюся седину, выдающийся подбородок, низкий лоб и сросшиеся густые брови, она с большим достоинством принимала поздравления и, величественно драпируясь в дорогую жёлтую шаль, распространялась про богатство и знатность своего будущего зятя, не забывая при этом упомянуть и про его страстную, умопомрачительную, можно сказать, любовь к её дочери.

— Да разве мы бы её отдали так рано, если б не такой, можно сказать, выдающийся случай, — объясняла она всем и каждому. — Когда граф сделал мне для неё декларацию, я была так афрапирована, что в первую минуту не знала, что ответить, но он сумел меня убедить, сумел доказать, что мы смело можем доверить ему наше сокровище.

На вопрос, скоро ли свадьба, она со вздохом отвечала, что, увы, очень уж недолго остаётся ей тешиться своей красавицей. Граф редкую неделю не получает писем от короля. Его величество очень к нему благоволит и настаивает на том, чтоб он с молодой женой поселился в Варшаве. Вскоре после свадьбы и уедут.

Да, недолго уж Анне Фёдоровне остаётся любоваться своей прелестной дочкой.