Робким мечтам здесь не место. О смелости, воображении и становлении современного Израиля

В то время наша экономика была организована совсем не так, как сегодня. Это была социалистическая система, в которой правительство играло существенную роль практически во всех аспектах экономической жизни. Оно было создателем промышленности, а также ее владельцем. Оно было арбитром экономической и денежно-кредитной политики и довольно последовательно игнорировало рыночные силы. Тем не менее в некоторых секторах экономика была смешанной: например, банки находились в частной собственности, как и многие предприятия. Мы создавали свою уникальную систему с надеждой, что сможем построить экономику, основанную на общих ценностях, а не просто на спросе и предложении. Но поскольку торговля стала глобальной, а компании – многонациональными, мы поняли, что у любого контроля есть предел. Действия, предпринятые правительством для защиты населения от продолжительного спада, – повышение налогов на бизнес с целью поддержания зарплат – имели обратный эффект. Вместо того чтобы отбиваться от зверя, они кормили его, создавая инфляционную спираль, которая опустошала страну. К 1979 г. инфляция возросла до 111 %. За десять лет экономика начала угасать под таким гнетом. В 1983 г. Тель-Авивская фондовая биржа потерпела крах, и четыре из пяти израильских банков пришлось национализировать, чтобы избежать их банкротства.

Хай-тек не был полностью защищен от этих процессов, но эта отрасль оставалась устойчивой, даже когда остальная экономика начала рушиться. Она была ориентирована на экспорт, а значит, продукцию в основном продавали за доллары. Акции этих компаний не торговались на Тель-Авивской фондовой бирже. Отрасль производила программное обеспечение и оборудование, которые можно было доставлять, не заботясь о высоких логистических издержках (вызванных ростом цен на нефть). Продукция отгружалась вовремя, проекты развития реализовывались по плану. В последующие годы одним из главных преимуществ для инвесторов высокотехнологичного сектора было то, что даже в тяжелые кризисные времена он всегда приносил прибыль.

Пока технологический сектор продолжал двигаться вперед, остальная экономика встала. Экономический коллапс вызвал панику; казалось, ни дня не проходило без гневных демонстраций и акций протеста.

Во время кампании за кресло премьер-министра я попросил группу экономических экспертов – Йорама Бен-Пората, Амнона Нойбаха, Михаэля Бруно, Эйтана Бергласа, Эммануэля Шарона и Хаима Бен-Шахара – разработать план, как остановить истощение страны. Я не был экономистом, но знал: если прислушаться к верным советам и тщательно изучить проблему, можно приобрести достаточную квалификацию, необходимую мне в случае победы на выборах. Я не раз поступал так прежде.

Собрав предложения экспертов, я сразу понял, что столкнулся не просто с экономической проблемой – это была настоящая проверка моих лидерских качеств. Путь к стабильной экономике в любом случае будет болезненным, он затронет все отрасли, пусть и в разной степени. Меня затягивали в центр паутины конкурирующих интересов: профсоюзные активисты по праву опасались последствий реформ для израильских рабочих; работодатели боялись, что премьер-министр от партии лейбористов переложит основное бремя на их плечи; мои коллеги-министры выступали за сокращение государственных расходов, но лишь до тех пор, пока это не затрагивало их собственный бюджет.

Хотя детали плана еще не были определены, я точно знал: сделка, о которой я буду договариваться, не может быть поэтапной или частичной; при этом у нас не было многих лет для проведения дебатов. Все должно было происходить стремительно и радикально, нас ждала кардинальная структурная трансформация – настоящая экономическая революция. Нам требовалась такая реформа, которую практически невозможно провести, особенно в условиях крайне неопределенного политического климата, когда страна уже страдает от разрушительных последствий кризиса.

Путь был настолько чреват неприятностями, что друзья призывали меня отказаться от поста премьер-министра. Они боялись, что я возьму на себя вину за бедствие, которое вызвал не я, но с которым не смог справиться. «Пусть Шамир примет на себя все последствия», – убеждали меня. Друзья желали мне добра, но я никогда не верил, что отступать и не рисковать – наилучший выход. И потому я принял вызов, зная, что меня просят сделать серьезную операцию под анестезией, которая перестанет действовать раньше, чем закончится операция.