Родник пробивает камни

Петр Егорович смолк. Трубка его догорала. Он неторопливо выбил ее в чугунную пепельницу и только теперь посмотрел на Светлану. Та сидела не шелохнувшись. Дедушка теперь ей представлялся в каком-то новом облике. Ей вдруг показалось, что он всю свою жизнь, с малых лет, носил великую тайну и вот теперь раскрывает ее своей внучке.

— Ну что, коза-егоза, надоел я тебе своими рассказами о царе Горохе? — ухмыляясь в усы, Петр Егорович ласково глядел на Светлану.

— Нет, нет, дедушка, что ты! Это так интересно. Только я не понимаю, о каком Гоппере ты говоришь? Ведь ты рассказывал, что раньше этот завод принадлежал Михельсону?

— Нет, адвокат-проныра Михельсон еще не родился, когда твой дед гнул спину на Гоппера.

— Тогда объясни, откуда взялся этот Гоппер?

Петр Егорович снова набил трубку и, прикуривая ее, время от времени бросал взгляд на внучку, чтобы понять: для вежливости она проявляет интерес к истории завода или ей и в самом деле было любопытно знать все это? Прочитав на лице Светланы выражение искреннего ожидания, он продолжил рассказ:

— В восемьсот сорок седьмом году в Россию приехали из Англии два ловких иностранца — Гоппер и Риглей. Ребята молодые, образованные, хваткие. Ну, и решили половить рыбку в мутной воде. Предложили правительству построить в Москве механическое заведение. Царь согласился. Тоже, наверное, выгоду почуял. Из казны царской отвалил ссуду в пятьдесят тысяч рублей. С этого все и началось. Пока Гоппер ездил в Англию за машинами, Риглей нанимал в окрестных деревнях рабочий люд, расчищал участок под будущий завод. Вот в этот-то год и нанялся к Риглею мой дед. В Рязанской губернии был голод, мужики тронулись на заработки в Москву, так и обосновалась наша каретниковская косточка в Замоскворечье, на заводе Гоппера.

— Почему только Гоппера? А куда делся Риглей?

— Риглея Гоппер перехитрил. Никак не хотел делить с ним барыши. Тому ничего не оставалось, как получить свою долю и мотать в свою Англию. А что касается Михельсона, так этот адвокат-хитрец купил у Гоппера завод почти перед самой революцией. Это уже было при мне. Гопперы были тоже не дураки, видят, что дела пахнут табаком, — и навострили свои лыжи в Англию.

До начала империалистической войны заводом управляли младшие Гопперы — Яков, Василий, Аллен и Сидней. Ребята были неглупые и видели, что грядет мировая война, а с ней — революция. От воины — чистая нажива, а от революции — крах, сметет все на своем пути. Несдобровать ни их заводам, ни их капиталам. А тут, на счастье Гопперам, подвернулся Михельсон, на Петроградской бирже промышлял. Тоже ловчила из ловчил. Хотя начавшаяся война и увеличила барыши Гопперов, потому что месяц от месяца все росли и росли заказы на снаряды и гранаты, но братья оказались ребятами дальновидными. В январе шестнадцатого года продали завод за три миллиона Михельсону, получили денежки — и ищи их свищи.

— Дедушка, а откуда у этого Михельсона было столько денег? — Светлана наблюдала за тоненькой струйкой дыма, вьющейся из трубки деда, и тут же подумала: на этот вопрос дед наверняка не ответит.

Но Петр Егорович, будто слазив в кладовую своей памяти, с каким-то неизвестным Светлане старчески-брезгливым выражением лица ответил:

— Сам-то Михельсон шаромыга из шаромыг. Купил не на свои.

— А на чьи же?

— На денежки царского правительства. А этому правительству было выгодно иметь такого надежного и ловкого человека, чтобы при помощи гранат и снарядов, которые будут делать на этом заводе, продолжать империалистическую войну и душить революцию.

— А почему ты так сердито говоришь о Михельсоне? Даже поморщился.

— О!.. — Петр Егорович покачал головой. — Делец из дельцов. Прохвост из прохвостов. Этот проходимец и спекулянт как-то ухитрился получить из царской казны субсидию в пятнадцать миллионов. Ну, и развернулся. И про себя первым делом не забывал. Только на постройке одного деревянного снарядного корпуса положил в свой загашник сотни тысяч рублей. Еще не была возведена над корпусом крыша, а снаряды на войну уже шли вагонами. Как ловкий и жадный купчик, торговался с военным ведомством за каждую гранату, за каждую партию снарядов. Платило ему правительство за его убойную продукцию по самой высокой цене. Из рабочих выжимал все, что можно было выжать.

— Ну, и чем же все кончилось? Что потом стало с Гопперами и Михельсоном?

— Все решил Октябрь семнадцатого года. И с Гопперами, и с Михельсоном мы рассчитались сполна.

— Дедушка, ты так хорошо рассказал о своем дедушке, что мне кажется, будто я его когда-то видела. Правда, как во сне, но видела. Расскажи, пожалуйста, о своем отце, о моем прадеде? Ведь, как ты сказал, он тоже работал на заводе у Гоппера и у Михельсона? И папа говорил, что он был революционером. Это правда?