Родник пробивает камни

А провода на столбах гудят… Гудят грустно, кручинно. Где-то на конце деревни жалобно, как перед покойником, завыла собака; прямо за спиной неожиданно расколол своим оглашенным криком прохладную сгустившуюся темь горластый петух. Только стемнело, а уже выпала роса. Ночь будет холодная…

«Эх, Володька, Володька… Какой ты, к черту, Печорин!.. Тебе просто по ошибке временно повезло. Все эта бутафорская мишура, весь этот картонный маскарадный Кавказ, фанерные горы, ватные кипарисы тебе непонятны, такие они тебе чужие! Да ты ведь и Кавказа-то живого не видел своими глазами. Мещанин во дворянстве… Медведь… Лопахин, купивший вишневый сад у промотавшихся аристократов. Мужика тебе играть, колхозного конюха, конопатого Митюху… Не шампанское и грог тебе нужно пить… О них ты знаешь только из книг да из рассказов Кораблинова…»

Ускоряя шаг, Владимир шел на Ленинские горы, по направлению к университету.

«Пусть Печорина играет Артур Сокольский. У него он получится натуральней. Кавказ он знает, как знаешь ты все прилегающие к деревне озера. Семья Сокольского одна из самых интеллигентных семей в Москве. Отец — профессор музыки, дед — академик, мать читает курс эстетики в консерватории. Да и сам-то он весь соткан из музыки, театра и воображения. Посторонись, Володька. Сегодня ты походишь на мужика в латаном зипуне, в старых, подшитых валенках, с мешком за плечами. По недосмотру проводника ты сел не в свой общий вагон, а затесался в купе мягкого международного вагона… А вот теперь ты сидишь и дико озираешься, очутившись среди хрусталя, бархата и зеркал… Беги от всего этого, Володька, пока не поздно. Неужели ты не видишь, что с тобой сыграли солдатскую шутку? Качнули… Три раза подбросили и поймали на руки, а четвертый раз подбросили и… разбежались».

Владимир подходил к каменной балюстраде университета на Ленинских горах. На крутом спуске горы, пружинисто выгнув свою горбатую спину, на фоне белых облаков, чернел чугунным остовом гигантский лыжный трамплин. Оглянулся. Огромная белокаменная чаша Лужников, напоминающая большой узорчатый торт, отсюда, с Ленинских гор, казалась не круглой, а яйцевидной, а вода в Москве-реке была такой синей, что, нарисуй ее художник в натуральных световых тонах, она будет выглядеть неправдоподобной.

Владимир остановился у балюстрады. Массивный шпиль высотного здания, увенчанный звездой в лавровом венке, ему показался мачтой большого океанского корабля, разрезающего белые сугробы облаков.

Внизу, закованная в гранитные берега, синей подковой изгибалась Москва-река. Поднимая белые бурунчики, по ней стремительно неслись быстроходные прогулочные катера и юркие моторные лодки.

Слева, там, где гранитная балюстрада кончалась, на фоне светло-голубого неба отчетливо вырисовывались два зеленых купола старинной игрушечно красивой церквушки, в которой, по преданию, венчался один из русских царей. Правый купол церквушки по контуру своему напоминал Владимиру шлем русского былинного богатыря. Другой — левый, под которым размещалась колокольня, — строгими прямыми линиями и скошенными углами как бы контрастировал со своим правым собратом. Над обоими куполами возвышались горевшие на солнце позолоченные кресты.

Почти к самой балюстраде то и дело, шурша резиновыми шинами по асфальту, подкатывали такси и туристские автобусы. Из них выходили люди. Чаще всего это были иностранные туристы, увешанные фотоаппаратами. Люди подходили к балюстраде, налегали на нее грудью, облокачивались и, замирая, любовались панорамой Москвы.

Чуть левее и дальше огромного, многогектарного пространства ансамбля Лужников блестел на солнце золотой крест Новодевичьего монастыря. Недалеко от подножия древнего собора покоились останки великих людей, Гоголь, Чехов, Станиславский, Шадр… Над могилой Собинова распластался в предсмертной агонии умирающий мраморный лебедь. На лавочке у памятника Станиславскому и сейчас, наверное, сидит кто-нибудь из актеров или почитателей искусства, предавшись воспоминаниям и раздумьям. На кумачовых полотнищах, повивающих постаменты памятников Зои Космодемьянской и ее брата Александра, за сегодняшний день наверняка прибавились новые комсомольские значки, снятые с груди юных посетителей кладбища-музея…