Родник пробивает камни

— Что-то, Михалыч, не могу уразуметь этакого. Три войны прошел, а такого не видел: чтобы пострелять по немцу, а потом выскочить из окопа на бруствер и под музыку пуль и снарядов оторвать «барыню» или «камаринского».

И тут Карташов со всеми подробностями рассказал о том, как после госпиталя он попал на пересыльный пункт. Там от безделья и ожидания, когда дадут в зубы продовольственный аттестат и вручат назначение в действующую армию, на передовую, они забавлялись кто чем: кто отбивал до поту чечетку, кто тренькал на обшарпанной ничейной мандолине, бог весть каким ветром занесенной на пересылку, кто надрывал душу гитарными переборами.

— И нужно же такому случиться. Выбиваю я чечетку в углу казармы, учу одного салажонка, который снабжал меня домашним самосадом, и вдруг оглянулся, будто спиной почуял, что кто-то буравит взглядом. Гляжу — стоит подполковник в серой каракулевой кубанке. Улыбается. С виду лет под сорок. Спросил номер моей военно-учетной специальности. Я ответил: «Артиллерист-минометчик», «Годится», — говорят он и тут же записал в блокнот мою фамилию. Под вечер меня вызвали в штаб и направили в распоряжение этого подполковника. А он оказался замполитом гвардейской минометной бригады на Первом Белорусском фронте. По каким-то своим важным делам был в Москве и по пути имел от командира бригады поручение заехать на пересыльный пункт, подобрать четырех опытных шоферов по разнарядке штаба опергруппы фронта. Ну, и меня прихватил пятым. Вот с тех пор, аж от самого Днепра, моя война и пошла так: идут бои — я воюю номером в расчете боевой машины, даем залпы по немцам; а между боями, в дни передышек, бью чечетку в нашей доморощенной агитбригаде. — Карташов помолчал, подбадривающе подмигнул Светлане и продолжил:

— Ничего, в нашем цехе тоже есть свои артисты. Да еще какие!.. Хотя бы взять Путинцева. В фильме снимался. Главную роль играл. Правда, сейчас у него вышла на «Мосфильме» какая-то закавыка, спрашивал — ничего не говорит. После большого перерыва вчера вышел в первую смену. Вот такие пироги. Дом культуры у нас хоть старенький, но всегда в нашем распоряжении, там больше двадцати разных кружков: и духовой, и струнный, и свой знаменитый хор, ну, и драмкружок гремит на всю Москву; так что будем работать и, как это сейчас у нас говорят, потихоньку стирать грань между физическим и умственным трудом.

Карташов говорил что-то еще, но Светлана, в упор глядя ему в глаза, не слушала его. Хотя весть о том, что Владимир снова вернулся на завод, для нее не была неожиданной, но в первую минуту она даже не могла сообразить, хорошо это или плохо, а поэтому, делая вид, что всецело поглощена рассказом начальника цеха, совершенно невпопад кивала головой и бессмысленно улыбалась.

— Как, разве Путинцев опять вернулся в цех? — спросил Петр Егорович, который ничего не знал о злоключениях Владимира. — Ведь он же выучился на артиста?

— Да… Вернулся чернее тучи. Стал расспрашивать — молчит, как в рот воды набрал. Чего-то у него там не пошло…

Карташов смотрел на Светлану и словно взвешивал, какую работу можно предложить этой хрупкой, с осиной талией, девушке. А Светлану терзала другая мысль: а вдруг этот вежливый начальник цеха скажет, что рабочие им до зарезу нужны, но только не такие…

— Для начала нам не грех бы и познакомиться. Как вас зовут?

Светлана назвала свое имя.

— Дочь Дмитрия, — глухо пробасил Петр Егорович. — В этом году окончила десятый класс и провалилась на экзаменах в институт.

— Так я и понял… У меня в цехе почти все девушки с десятилеткой. Рабочий нынче пошел грамотный… Хорошие девчата, иногородние живут в общежитии. Был я у них вчера. Чистота и порядок, как у монашек.

Карташов начал было рассказывать о девушках своего цеха, но зазвонил телефон, и беседа оборвалась: срочно вызывали к директору. Сердито бросив телефонную трубку, он пробурчал:

— Сейчас, наверное, будут снимать тринадцатую стружку. — Он открыл ящики письменного стола и принялся бегло просматривать какие-то бумаги, которые он, очевидно, должен был захватить с собой. — Не обессудь, Петр Егорович, что не удалось поговорить по душам. В другой раз. А сейчас советую: покажи своей внучке все наше хозяйство. Захочет на кран — посадим на кран; пожелает укладчицей — час добрый; придется по сердцу штамповочный пресс — за год сделаем специалиста.

Петр Егорович и Светлана попрощались с Карташовым, вышли из конторы и спустились по бетонной лестнице в цех. Светлане вдруг показалось, что могучим потоком воздуха ее втянуло в железную утробу гигантской машины, внутри которой все двигалось, сверкало, гудело, гремело… Она остановилась и крепко вцепилась пальцами в локоть Петра Егоровича.

— Обожди, дедушка, давай постоим…

Голоса Светланы Петр Егорович не слышал, он только видел, как шевелились ее губы.

— Говори громче, здесь завод. Привыкай.

— Дай оглядеться!.. — крикнула Светлана на ухо деду.