«Подписываюсь под каждым словом, милая Марина Викторовна!» – с усмешкой подумала Сашенька. А госпожа Воробьёва тем временем, сделав ещё одну затяжку, продолжила:
– Наслушалась я уже историй о становлении его карьеры в министерстве. Шёл буквально по головам. Конкурентов вырезал семьями. Одного, вон, как столыпинских детей, в дачном домике закрыли, только тех подорвали, а этих подожгли. Детей, Саша! Малютки совсем, крохи! Я младшего помню, сама роды принимала у матери. Чудо был, а не малыш! Какое там, Гордеева это разве остановит? Видите ли, конкуренты ему были не нужны, а добровольно отказываться от своей кандидатуры тот человек не хотел, и Иван Кирилыч решил воздействовать через его семью. Все погибли, а убитый горем отец сошёл с ума. А такой человек министром быть не может.
И зачем она всё это говорила? Саша и без того боялась Гордеева как огня, а послушав историй о сожжённых заживо младенцах, и вовсе решила заночевать в больнице. Мало ли что? Вдруг он уже знает о том, что Саша украла дело у Воробьёва и отдала Мишелю? Вдруг ему уже доложили об их совместной поездке к Рихтеру?
– А про Михаила Николаевича знаешь? – Марина обернулась через плечо. – Это старший брат Юлии Николаевны, отец княжны Катерины. Волконская любила его до безумия, и даже сына в его честь назвала.
– А что с ним? – Саша покачала головой, потому что про старшего Волконского знала лишь то, что его давно нет в живых.
– Чахотка. Умирал долго, мучительно. Видишь, никакие деньги не спасли. Сколько ездил по санаториям, по курортам! А уж мы с Викентием, да с батюшкой твоим, сколько над ним бились! И всё впустую. Потом вдруг полегчало ему, пошёл на поправку ни с того ни с сего. А потом так же внезапно умер. Твой отец был уверен, что мы его вытащим, а тут – раз! – и всё, посыльный пришёл с визитом, сообщил, скончался наш доблестный Михал Николаевич! Мы недоумевали: как же так? Уже потом Фёдор, дворецкий в Большом доме, кое-какие слухи донёс. Не знаю – правда или нет, но с гордеевской-то подлой натурой и не удивлюсь, если правда. Приступ у его светлости случился, а Гордеев не велел за доктором звать. Они тогда в усадьбе вдвоём были, так что ни Юлия Николаевна, ни генеральша Волконская повлиять на ситуацию не могли. Гордеев запретил, и всё тут. Дескать, само пройдёт, сколько раз проходило. А он кровью захлебнулся. И всё, нет человека. Зато, знаешь, что есть? Четыре отеля в Москве. Он хозяином был, все дела вёл сам, и по наследству они к Юлии Николаевне перешли. И к Гордееву соответственно, как к её мужу.
– А брат его? Алексей Николаевич?
– Во-первых, разница в возрасте, – покачала головой Марина. – Он у генеральши поздний ребёнок, она его лет в сорок родила! Ему на момент смерти старшего брата лет семнадцать миновало. А после, когда подрос, никому бы и в голову не пришло отдавать ему отели! У него же ветер в голове, а на уме одни кутежи да гулянки!
Ах, вот как? Сашенька невольно улыбнулась, вспоминая красавца-князя в ночь их первой встречи, когда он принёс Юлию Николаевну на руках к ним в больницу.
– Выходит, Гордеев убил старшего Волконского из-за отелей?
– Убил, или позволил ему умереть, – Марина пожала плечами. – Как по мне – разницы никакой.
– Господи, это ужасно! – прошептала Саша и перекрестилась.
– Да уж. А про Юлию Николаевну и вовсе смысла нет говорить. Святая женщина была, Саша, святая! Кроткая, тихая, добродушная! Всех привечала, всем помогала, благотворительностью занималась втайне от Гордеева, ох, до чего же была хорошая женщина!
«А может, у неё спросить про сына?» – озадачилась Саша, тронутая откровениями Марины Воробьёвой и её искренним сочувствием.
Но спрашивать не пришлось, она рассказала обо всём сама.
И не про сына, а про дочь.
– Одна история с той девочкой чего стоит! Это же словами не передать, какой скот ваш Гордеев! Так подло поступить с невинным ребёнком! – Марина Викторовна возмущённо фыркнула, затушила папиросу о подоконник и выбросила её в окно. И только потом заметила, как Саша на неё смотрит.
– Девочкой? – уточнила та. – Вы про Катерину Михайловну?
– Катерина-то здесь причём? – Воробьёва отмахнулась. – Горя не знает и как сыр в масле катается, кругом достаток и почёт! Другая девочка у них была, Сашенька. Лет двадцать назад Юлия Николаевна её из Румынии привезла, сиротку. Удочерить хотела, а Гордеев на дыбы встал, дескать, на кой чёрт нам чужой ребёнок сдался, когда вон свой растёт?
– Из Румынии? – осевшим голосом переспросила Саша.
Такого совпадения быть не могло.
Лет двадцать назад, говорите?