Роковой круиз

— Тед не запомнит меня как хорошую сестру, мама, — произнесла Кэмми сквозь странные всхлипывания без слез, которые теперь были у них всех вместо плача. Ее речь звучала неотчетливо. — Он всегда будет думать, что я была завистливой стервой. А ведь я и в самом деле ею была. Ведь правда, мама? Я действительно завидовала Теду, потому что он был вашим, а я нет... Тедди теперь уже взрослый.

— Кэмми, давай-ка встанем и попьем воды, малышка. — Неожиданное соскальзывание дочери в детство не умилило, а встревожило Трейси. Неужели все эти переживания отразились на мышлении Кэмми? Это безвозвратно или просто от обезвоживания? — Ты знаешь, где мы? Кэмми?..

— Дома? — Дочь упорно отказывалась открыть глаза, чтобы не видеть солнца, предательски, как хищник, вползающего в открытую дверь.

— Где мы, Кэм?

— Мы... Нет, нет, нет, нет, нет... Я знаю, где мы, мама. Я знаю. Мы посередине океана, и Ленни умер, и Мишель умер, и тот, другой мальчик, умер, и тетя Холли... Мам, я тоже хочу умереть.

— Нет, не хочешь.

— Нет, хочу. Мама, мы все равно умрем. Мы умрем, правда? Скажи мне, мама.

— Ты не умрешь, Камилла.

— Тетя Холли умрет. А потом я убью Оливию. Я убью ее своими руками.

— В смерти Холли не будет вины Оливии. Она к этому не имеет никакого отношения. Разве что еду зажала. Я думаю, у тети Холли что-то вроде заражения крови. И антибиотики не смогли с этим справиться.

— Я ненавижу Оливию.

— Не надо. На это уходит слишком много сил. Смотри на нее с этой точки зрения. Она не стоит того, чтобы расходовать на нее хоть сколько-нибудь энергии, — убеждала Трейси дочь.

— И все-таки скажи, почему она так поступила с нами?

— Кэмми, мы находимся там, где находимся. Если мы не хотим, чтобы это изменило нас, если мы хотим, чтобы это стало лишь дополнительным уроком, преподанным нам жизнью, так и будет, понимаешь? Твой прадедушка, мой дедушка, жил в Италии во времена Муссолини. Он был тогда маленьким мальчиком. Он видел, как борцов за свободу ставили к стенке, украшенной необыкновенными фресками великих мастеров, и расстреливали. Кэмми, твой отец — Джеймс Кайл, а вовсе не случайный партнер Оливии. Его бабушка и дедушка жили в Голландии. Все голландцы ходили в желтом в поддержку евреев. Кайлы тогда носили фамилию Конклинг. Твой дедушка сменил фамилию. Ему казалось, это звучит круто, по-американски, как в одной из популярных песен. Дедушка Локкарио был пожарным. Твои предки были смелыми людьми... Кэмми, — не останавливаясь, говорила Трейси, а сама думала: «Бог ты мой, в своем привычном состоянии Кэмми сейчас расхохоталась бы мне в лицо, насмехаясь над моими рассуждениями».

— Но это не так, мама. На самом деле меня родила сучка, а не смелая женщина. Я была эгоисткой, отвратительно и подло относилась к своему брату, моему чудесному младшему братишке, который любил меня всю мою жизнь. Теперь я знаю, в чем причина: мы с ней родня.

— Нет, твое поведение объясняется тем, что у тебя внутри ядерный реактор, Кэмми. Ты все чувствуешь очень остро, всем своим существом. Гнев на меня. Раздражение на Теда. Восхищение папой. К Мишелю — любовь, желание. Абсолютно все.

Кэмми опять начала плакать.

— У меня будет еще один шанс, мам? — Она коснулась своей щеки. — Ты вымыла меня, мам, теперь я помню. Спасибо, мам. Но мое лицо сухое. Почему я не... Почему я не могу плакать?

Трейси молчала.

Она поднялась наверх за кувшином воды, которую Кэмми терпеливо приготовила накануне. Кувшин был пуст. Подавив приступ отвращения, она налила дочери полстакана вина.