Вечер не меня одного вывел на дорогу. Люди шли группами, в одиночестве, с детьми, с собаками, с пакетами, в широкополых шляпах, в шортах — обычный набор летнего отдыха. Шагах в трёх впереди шли мама с дочкой лет пяти. Девочка приплясывала, а мама постоянно её одёргивала.
— Ты почему меня не слушаешься? — спрашивала она строго.
— Не знаю, — искренне отвечала дочь.
Искренность в голосе ребёнка была неподдельной, а строгость мамы не казалось напускной, однако ни та, ни другая не придавали значения своим словам; разговор для них был всего лишь атрибутом, частью их взаимоотношений в рамках контекста, и я усмехнулся внезапно пришедшей на ум мысли: мама и дочь это нечто иное, чем мама и сын — другое общение, другое понимание и, самое главное, другое отношение друг к другу. Надо это запомнить, вдруг где-нибудь пригодиться.
Возле реки, пришлось сбавить шаг. Все подступы к пляжу были заставлены автомобилями, а узкая полоска песка вдоль берега устлана телами. Я поморщился: устлана телами — какой нескладный образ, как будто устлано дровами или даже устлано дохлой рыбой. Впрочем, сравнение для разморённых солнцем отдыхающих вполне подходящее, разве что окраины пляжа, где расположились компании с шашлычницами и гитарами, вносили некоторое оживление в общую картину.
Я отошёл вправо, где и людей и песка было меньше. Нашёл место почище, разделся. Возле меня остановились та самая мама с девочкой. Мама — молодая, очень приятная, но поникшая, будто уставшая — посмотрела на меня с непонятной надеждой в глазах и сказала:
— Какой маленький пляж, у нас в городе больше.
— Вы приезжая?
— Свекровь здесь живёт. Хотели в отпуск на Кипр поехать, но у мужа сложности на работе, нас с дочкой сюда отправил. А здесь условия… сами понимаете.
— Понимаю. Привычка нужна.
— Нужна. Вы не могли бы с дочкой моей искупаться? Я бы сама, но простыла немного, а дочка очень хотела на речку… Если можно, конечно.
Я удивился: где она могла простыть в такую жару? Но выяснять не стал, не моё дело.
— Можно, почему нет. Как дочку зовут?
— Ульяночка.
— Ульяночка? Хорошее имя. А меня дядя Рома. Ну что, Ульяночка, пойдёшь купаться?
Девочка заулыбалась и кивнула. Я подхватил её резко, закинул на плечо. Она завизжала радостно, вцепилась в меня острыми пальчиками, а я с разбегу прыгнул в воду. Каскад брызг вызвал новую волну визга, не менее радостного.
Купались мы долго. Я учил Ульяночку плавать: держал её на ладонях, а она лупила руками и ногами по воде что есть сил, как будто в самом деле плыла. Потом мы лежали у самого берега, где вода тёплая, словно парное молоко, и Ульяночка ни с того ни с сего спросила меня:
— Дядя Рома, а ты знаешь, почему водичку из реки пить нельзя?
— Почему?
Она потянулась ко мне и поведала как самую большую тайну:
— В неё рыбки писают.
Остроумно. Я подумал, что это шутка и несколько секунд ждал, что девочка засмеётся и сам приготовился засмеяться. Но Ульяночка молчала; выражение её лица было исполнено серьёзности, и я спросил осторожно:
— Кто тебе это сказал?
— Бабушка Таня. Это она не разрешает мне водичку из реки пить. Ты только маме не говори, хорошо? А то она ругаться будет.
— Хорошо, не скажу.
Почему будет ругаться мама, я спрашивать не стал, за этим могла крыться ещё более страшная тайна, которая вполне могла оказаться не менее остроумной.
А потом мы лепили замок. Строитель из меня, скажу честно, никакой, поэтому замок получился кривобокий, но в глазах Ульяночки застыло счастье; она перемазалась в песке с ног до головы и прежде чем идти домой, нам снова пришлось лезть в воду. Впрочем, последнее обстоятельство нас только обрадовало.
На берегу мама Ульяночки сказала:
— Простите, мы вас, наверное, задержали.
— Ничуть, — пожал я плечами. — Как вас по имени?
— Елена. Можно Лена.
— Всё в порядке, Лена, мои планы сегодня были настолько крепко связаны с рекой, что нарушить их вы ну никак не могли.
Женщина кивнула, посмотрела на меня с благодарностью и снова кивнула.
Обратно мы шли втроём. Ульяночка держала нас за руки и всё норовила повиснуть на них. Лена пробовала напустить на себя былую строгость, но Ульяночка не особо-то обращала на неё внимание. Мне показалось, что меня она бы послушала больше, но я строгим быть не хотел. Тем более сегодня. Тем более с ней. Мне хотелось быть весёлым. Я рассказал пару смешных случаев из жизни пожарных, и хотя ни Лена, ни Ульяночка ничего не поняли — обе смеялись заразительно. Я смеялся вместе с ними; специфичный у нас юмор, стороннему человеку понять его сложно, но сейчас было важно не понимание, а результат.
Возле мелочёвки мы попрощались. Ульяночка долго махала мне рукой и крикнула издалека, чтобы завтра я опять приходил на речку. Я не стал обещать; вряд ли когда-либо ещё я пойду на этот пляж, слишком уж он общий.