Роман о двух мирах

Я оказалась в просторном светлом зале с высокими потолками и беломраморными колоннами с каннелюрами. В центре мелодично журчал фонтан, время от времени выбрасывая высоко вверх струи сверкающих брызг, а вокруг его чаши росли редчайшие папоротники и экзотические растения, источавшие тонкий и нежный аромат. Холод сюда не проникал: воздух был такой же теплый и ароматный, как в весенний день в Южной Италии. Между мраморными колоннами в разных углах стояли легкие индийские стулья из бамбука с шикарными бархатными подушками – я села на один из них, чтобы передохнуть минуту и поразмыслить, что же мне делать дальше и не выйдет ли ко мне хоть кто-то, чтобы узнать о причине визита. Вскоре мои размышления прервало появление совсем юного мальчишки: он пересек зал с левой стороны и подошел ко мне. Это был красивый юноша лет двенадцати или тринадцати, одетый в простой греческий костюм из белого льна, украшенный широким шелковым поясом малинового цвета. На его густых черных кудрях покоилась плоская малиновая шапочка – он грациозно и учтиво приподнял ее и, поприветствовав меня, почтительно сказал:

– Мой господин готов принять вас, мадемуазель.

Я встала, не говоря ни слова, и последовала за ним, стараясь не думать о том, откуда его господин вообще узнал о моем прибытии.

Мы быстро покинули зал – тут юноша остановился перед великолепной портьерой из темно-красного бархата, богато обшитого золотом. Он потянул за висевший рядом витой шнур – тяжелые царственные складки бесшумно разошлись в разные стороны, и я увидела восьмиугольную комнату, столь изысканно обставленную и украшенную, что смотрела на нее, как на редкую и прекрасную картину. В ней никого не было, и мой юный спутник, поставив для меня стул у центрального окна, сообщил, что «месье граф» появится немедленно, после чего удалился.

Оставшись одна, я в замешательстве разглядывала окружавшую меня красоту. Стены и потолок были расписаны фресками. Деталей я рассмотреть не могла, лишь различала лица необыкновенной красоты, улыбающиеся из-за облаков и выглядывающие между звездами и полумесяцами. Мебель, судя по всему, очень древнего арабского образца: каждый стул – настоящий шедевр резьбы по дереву, инкрустированный золотом. Вид малого концертного рояля с откинутой крышкой вернул меня к осознанию, что я все же живу в современности, а не в одном из снов арабских ночей: лежащие на приставном столике парижская газета «Фигаро» и лондонская «Таймс» – оба номера свежие – со всей ясностью говорили, что сейчас девятнадцатый век. Повсюду в доме стояли цветы – в изящных вазах и в помпезных корзинах из ивовых прутьев, – а совсем рядом со мной высился странный покосившийся кувшин в восточном стиле, почти до краев наполненный фиалками. Однако в Париже царила зима, и цветы были редкостью и роскошью.

Оглядевшись, я заметила прекрасный кабинетный портрет Рафаэлло Челлини в старинной посеребренной раме: я поднялась рассмотреть его поближе, ведь это было лицо моего друга. Разглядывая его, я услышала вдалеке звуки органа, тихо воспроизводящего старую и знакомую мелодию церковного песнопения. Прислушалась. Внезапно вспомнились три моих видения, отчего меня обуяли волнение и страх. Гелиобас… Стоило ли мне приезжать ради его совета? А вдруг он обычный шарлатан? Не окажутся ли опыты надо мной бесполезными или даже роковыми? Мне пришла мысль сбежать, пока еще есть время. Да! Во всяком случае, сегодня я его не увижу, напишу ему записку и все объясню. Эти и другие бессвязные мысли все сильнее наполняли голову, и, поддавшись охватившему меня беспричинному порыву страха, я действительно развернулась, чтобы выйти из комнаты, когда увидела, что красная бархатная портьера снова разделилась на два ряда правильных изящных складок, и вошел сам Гелиобас.

Я стояла молча и неподвижно. Я хорошо его знала: это был тот самый человек, что явился мне в третьем, последнем, видении, – те же благородные, наполненные спокойствием черты, та же гордая и уверенная осанка, те же ясные зоркие глаза, обворожительная улыбка. Ничего необычного в облике не было, за исключением величественного стана и красивого лица: одежда – как у любого состоятельного джентльмена наших дней, манеры – без притворной таинственности. Он подошел и учтиво поклонился, а затем, дружелюбно глядя на меня, протянул руку. Я подала свою.

– Значит, вы юная музыкантша? – сказал он теплым мелодичным голосом, который я уже слышала и который так хорошо помнила. – Мой друг Рафаэлло Челлини писал мне о вас. Слышал, вы страдаете от депрессии?